Славгород - Софа Вернер

лица идет пар, но совсем скоро взойдет солнце и свежий степной воздух развеет остатки тянущегося поверху дыма. Пожар наверняка ушел дальше в степи, и родному городу ничего не угрожает. Все вот-вот наладится. Самому Шуре за спрос в нос вряд ли кто ударит…

* * *

Галия руками неловко комкает Шурину куртку, неумело надавливая кулаками на беспрестанный поток крови. Она не уверена, что ранение в живот – незначительное, но убеждает его, слабо дышащего и паникующего, что все будет в порядке. «Как ты?» – хрипит Шура, хотя волноваться за нее бессмысленно. Галия бросилась под пули не раздумывая, когда один из сонных охранников открыл стрельбу в ответ на простую просьбу.

Ильяна видит издалека выразительный профиль Галки, склонившейся над кем-то лежащим на земле – и сразу смекает, что только одно существо близко ей настолько, чтобы наплевать на опасность. Несмотря на предупреждения, Зильберман, не раздумывая, рвется через мешки вперед, перемахивает баррикады в прыжке и бежит к ним. Наведенные автоматы и крики охранников из оцепления не мешают ей упасть на колени рядом с Шурой и убедиться в том, что дело плохо.

– Что случилось? – громко спрашивает Ильяна, хотя кругом тишина – только нервные убийцы копошатся у дверей, тарабаня в них ногами, запертые на улице, лишь бы командир вышел к ним и разрешил проблему. – Кто стрелял?

– Они, кто еще? – Галия говорит без слез, но Ильяна может поспорить: она слышит, как сердца обоих в унисон бьются на максимальных оборотах. – Тш-ш, Шурочка… Илля, позови кого-нибудь на помощь.

«Врача!» – оглушительно кричит она, оборачиваясь на возведенные убежища, от которых только и слышится еле-еле различимый взволнованный рокот. Кого-то несмелого выгоняют почти против воли – хотя бы для видимости, что РЁВ, как единый организм, способен на что-то, но мужчина сильно упирается, волнуясь за свою жизнь.

Пусть на площади и собрался всякий сброд, с готовностью воинов под прицелы наконец выбегают две женщины – фельдшерша и ее медсестра – объясняют свою задержку тем, что искали медикаменты. Ильяна благодарно им улыбается, а после еле-еле оттаскивает Галию, чтобы медики могли приступить к осмотру раненого.

– Эй, вы! – строгим, но дрожащим окликает один из вооруженных врагов. Тот, что стрелял – держит свой автомат непослушными руками вкривь. – Оттаскивайте его отсюда!

– Или что? – Ильяна вскакивает на ноги, теперь ее уже удерживает соратница. – Что ты мне сделаешь? Сволочь, да ты только посмотри, что натворил!

Он дергается, и пусть лицо скрывает надежный шлем – кошачьим нутром Зильберман быстро распознает запах человеческого стыда и вины. Вероятно, от усталости он нырнул в дрему – как и она, – а когда очнулся, на него шел мужчина, размахивающий чем-то особо угрожающим в темноте: фляга для воды валяется рядом с истекающим жизнью Шурой. Будь Ильянина воля, она бы схватила этого дурака и тыкала его лицом в лужу крови, но прямое телесное нападение точно лишит ее жизни.

– Молись, – угрожающе говорит она, – молись, чтобы он выжил, понял меня? Иначе вам всем конец. Тебе и всем ментам рядом с тобой – я каждого лично прикончу! Не посмотрю, кто человек, а кто гибрид! Вы предатели города!

– Илль, ну хватит… – Шура, почти без сил, тянет к ней руку, и она сразу переключается на него, падая ему на грудь ничком. – Ну их к черту… – и кашляет, уже не пытаясь сглатывать подступившую к горлу кровь. – Слушай… пообещай мне кое-что, ладно?

– Что угодно, Шур! – Она целует его ладонь и прижимается к холодеющим пальцам щекой. – Ну, что мне сделать?

– Позаботься о Галке, и… доведи дело до конца, чего бы это ни стоило… ради меня.

– Х-хорошо, я…

Медики на полуслове отпихивают ее, чтобы поймать нитевидный пульс.

– Я обязательно, Шур, ты же меня знаешь… Я…

Ильяна прижимается лбом к асфальту, позволяя себе бессильно и горько заплакать, когда сердце Шуры безвозвратно останавливается.

Глава сорок четвертая

Через пару часов перед парадным входом администрации затормозила несоветская черная машина. Гриша, заступившая в караул после первой смерти на площади, пошатывается каждый раз, когда затекает больная нога. В оцеплении только местные, приезжие сидят в участке и никого туда из страха не подпускают. Это она краем уха узнала от сплетничающих командиров.

Здание приказано не охранять, главное – сдержать напор, если попрут. На этой стороне Грише некомфортно, и уж тем более без Пети – ему она приказала не соваться, а теперь не знает, на кого в случае чего опереться. Черная экипировка делает их всех безликими, различить того или иного бойца можно только по запаху, и никого знакомого рядом с собой Гриша не находит.

Перед баррикадами РЁВа милиция выставляет свое ограждение, больше похожее на могильную оградку.

Юрий Корсак громко и нервно хлопает дверью автомобиля, ругается на кого-то из своих хранителей и приказывает не медлить, не засматриваться. Лагерь живет своей жизнью, но они очень хорошо отгорожены, и выцепить взглядом главарей или прочих зачинщиков невозможно. Предвестниками спасительного дождя небо затягивают тучи. За Корсаком семенит непослушный Севостьянов, зачем-то вырядившийся в костюм под стать новому правительству. Его с собой прихватили для показухи – устанавливать новый порядок. Мол, даже Надзор на нашей стороне. Самому же Севостьянову пообещали помочь с продвижением по службе – и материально, конечно.

Цоканье набоек дорогих кожаных туфель отражается от стен эхом, когда Корсак бодро вышагивает по коридору напрямик к забаррикадированному рудымовскому кабинету. Старый трус даже с внешней стороны потребовал закрыть вход к себе шкафом, и Юрий молча кивает своим соратникам, чтобы они устранили скрипучую помеху. Ничто и никто не встанет на его пути.

На столе – почти приконченный графин с алкоголем и несколько пустых рюмок, выразительно опрокинутых набок. Жалкие запасы еды на пластиковых тарелках засыхают – нечто похожее на колбасу темнеет, хлеб кощунственно черствеет. Корсак кривится от кислого похмельного запаха и ударяет ногой стул, чтобы грохот разбудил спрятавшуюся городскую «власть». Мэр на диване, вице-мэр на добротном кресле, еще несколько прихвостней человеческих – на стульях; все как один, подскакивают от шума с недовольным стоном.

– Доброе утро, друзья.

Рудым немощно кряхтит, и корсаковские ребята грубым рывком помогают ему подняться. Никто из них не обладает большой физической силой, но настырность ставит мэра в затруднительное положение. Воздух вокруг Юрия разряжается его суровым дыханием. Может, по сравнению с хищниками покрупнее, он не кажется пугающим, но жалости нет ни в его глазах, ни в его словах.

– Корсак, не до тебя сейчас, – недовольно говорит мэр, пытаясь нащупать хоть какую-то рюмку с остатком для