Душа меча - Джули Кагава

– А где это святилище, подскажите, пожалуйста? – попросил Дайсукэ.

Женщина кивнула на дорогу, которая убегала меж последних домов поселения.

– Когда минуете деревню, увидите тропу, которая ведет на восток. Если полдня идти по ней, доберетесь до горы, которая смотрит на долину. Святилище – на самой ее вершине.

– Спасибо, – сказала я и поклонилась. – Вы очень добры. Не будем больше отнимать у вас время.

– Стойте! – Жена Роши взглянула на меня, а потом на моих спутников. – Если хотите подняться на Драконий Хребет, сегодня идти не стоит, – предупредила она. – Тропа узкая, взбираться по ней в темноте очень опасно. Один неверный шаг – и можно упасть с горы. Такое случалось даже с самыми опытными путешественниками. К тому же там живут самые разные духи и ёкаи. Большинству нет дела до людей, но ёкаи – народ непредсказуемый, кто знает, что им в голову взбредет. Если хотите совершить паломничество к святилищу горных ками, лучше сделать это при свете дня.

Я посмотрела на солнце. Оно уже клонилось к горизонту.

– Разумная мысль, – кивнув, заметила я. – А где в деревне можно остановиться? Есть у вас какой-нибудь постоялый двор или рёкан?

Женщина покачала головой.

– У нас маленькая деревня. Пускай мы и соседствуем со святилищем, гостей у нас бывает слишком мало, чтобы построить рёкан. Староста часто пускает паломников переночевать у себя за небольшую плату, а если денег нет – то в обмен на помощь местным жителям.

– Второе нам подойдет, – заметил Окамэ и с язвительной улыбкой посмотрел на Дайсукэ. – Мы в такой спешке ушли из Кин Хейген Тоши, что наш аристократ Тайо не успел прихватить свой кошелек. Так что теперь он не богаче нас – крестьян да ронина.

– Ну да, – насмешливо отозвался Дайсукэ. – Но прошу заметить, что обычно деньги мне ни к чему, и даже обсуждать их – признак дурного тона. Как самурай и член императорской семьи я вправе рассчитывать, что все услуги мне будут оказаны безвозмездно, ради блага империи. Среди моей родни почти все согласились бы с тем, что для представителей низших слоев великая честь обслуживать лучших императорских воинов – пускай гордятся, что могут исполнить любую самурайскую прихоть. В моей семье найдутся те, кто даже не различает монет разного достоинства.

Окамэ фыркнул, ясно дав понять, что он об этом думает, а аристократ улыбнулся.

– Однако, если вы не заметили, Окамэ-сан, лично я придерживаюсь довольно непопулярных в моем клане мнений. Многие уже позабыли, что «самурай» переводится как «тот, кто служит». В кодексе Бусидо написано, что сочувствие и смирение важны не меньше, чем честь и отвага. Если я не могу проявить эти добродетели к тем, кто ниже меня по положению, вправе ли я вообще зваться самураем?

– Да ладно? – не отнимая от груди скрещенных рук, лукаво переспросил Окамэ. – Что ж, как насчет рубки дров и ремонта крыш, а, павлин? Работенка тяжелая, жаркая, крестьянская, лучше всего заниматься ею в набедренной повязке – мы же не хотим, чтобы ваши роскошные одежды насквозь пропотели!

– Что ж, мне не впервой надевать набедренную повязку, Окамэ-сан, – беспечно произнес Дайсукэ, и, пока я гадала, отчего Рэйка вдруг так густо покраснела, он повернулся к жене Роши, которая все еще смотрела на нас с обочины. – Почтенная супруга великодушного Роши, – начал он. – Простите за столь грубое вторжение в вашу жизнь. Будьте так любезны, расскажите, как нам найти старосту. Мы будем перед вами в долгу.

– Дорогие гости нашей деревни, – женщина хлопнула в ладоши, – не тревожьтесь. Вы помогли мне сегодня, к тому же я хорошо знаю своего мужа. Будь он здесь, непременно настоял бы на том, чтобы вы заночевали с нами. Дом у нас скромный, но в задней части есть свободная комнатка со всем необходимым. Прошу, оставайтесь у нас, почтите память Роши.

Я посмотрела на своих спутников. Рэйка, все еще красная, коротко кивнула, и я перевела взгляд на супругу Роши.

– Спасибо. Мы будем очень вам благодарны, если только и впрямь не доставим хлопот.

Женщина кивнула.

– Сегодня я приготовлю сытный ужин в честь моего супруга, – дрогнувшим голосом произнесла она. – А завтра утром, когда вы доберетесь до святилища горных ками, помяните его имя в молитвах, хорошо? Больше мне ничего не нужно.

Я серьезно кивнула.

– Разумеется.

* * *

Меня разбудила мелодия флейты.

Зевнув, я оторвала голову от подушки и огляделась. В комнате по-прежнему было темно – мрак рассеивали только тлеющие угольки в жаровне и лунный свет, льющийся в окно. В нескольких футах от меня крепко спала Рэйка. Ее волосы блестящей черной волной раскинулись по подушке.

Чу сидел у открытой двери, навострив треугольные ушки. Его тень падала на половицы, залитые лунным светом.

Я уже хотела улечься обратно, но тут снова послышалась нежная мелодия, и я замерла. Сперва я подумала, что она мне приснилась, но теперь я явственно различила тихую скорбную песнь, влекомую ветром.

Я встала и подкралась к двери – осторожно, чтобы не разбудить мико. Чу повернул ухо в мою сторону, но не двинулся с места. Я опустилась на корточки рядом с ним. Сначала близость пса пробудила во мне лисьи инстинкты, и я невольно ощетинилась, но потом напомнила себе, что Чу не совсем inu – он стережет святилище и принадлежит к миру духов. А значит, у него куда больше общего со мной, чем с обычной собакой.

– Konbanwa, Чу-сан, – шепотом пожелала я ему доброго вечера. – Ты тоже это слышишь?

Пес взглянул на меня с тенью презрения и удалился, чтобы свернуться клубочком на уголке одеяла Рэйки, положив голову на лапы. И все же взгляда с двери он не сводил – оставался начеку. Если Чу не ощущал особой опасности, значит, нам и впрямь ничего не грозило и тот, кто играл на флейте, не был врагом.

От этой мысли мое любопытство разыгралось еще пуще.

– Я скоро вернусь, – шепнула я псу, радуясь, что не спит только он, а не Рэйка. Мико ни за что не отпустила бы меня на улицу посреди ночи. – Но если услышишь мой крик, разбуди Рэйку, хорошо?

Комаину зевнул. Я так и не поняла, согласился ли он выполнить мою просьбу, но твердо знала одно: он понял каждое мое слово. Я выскользнула на освещенную луной веранду.

Мелодия доносилась со стороны поля, и я пошла ей навстречу. Прохладный ночной воздух льнул к коже. Светлячки вспыхивали и гасли