Либеллофобия - Н. Мар

— Ула, тебе плохо? Бледная… Сядь.

Пенелопа сунула мне термос с чем-то горячим и сладким. От страха я даже не поняла, кофе это или чай. Перед глазами проносили куль с останками Волкаша, а Кайнорт вёл меня на новую казнь.

— Можно мне… выйти на полчасика?

Пенелопа закивала:

— Конечно! Проветрись, поужинай. А я пока займусь визорами.

На самом деле возвращаться в мастерскую не имело смысла. Ни блестящих идей, ни времени для их воплощения у нас не было. Мы просто собирали саркофаг для Волкаша, гроб с прибамбасами.

Это Берграй выдал Альде, что я жива. Ведь только избавившись от Кайнорта и Ёрля, он мог устроить побег. Я отправилась в воланер капитана, чтобы выполнить свою часть сделки. «Провести вечер», — сказал Инфер.

В лагере было темно: центральное освещение повредили партизаны, и я пробиралась на первое в жизни свидание, как воришка. Свидание хозяина и рабыни. Фраза-инвалид, от которой хотелось повернуть назад. Очи Пламии таращились на меня из-за скал.

Глава 33

Перелом

— Проходи, Ула.

В мягком свете бра Берграй был страшно красив.

— Здесь тепло, — вежливо сказала я, зная, что положено что-нибудь сказать, но совершенно растерявшись. Эзерглёсс моментально забылся. По правде, я и на родном языке понятия не имела, о чём вести беседу. Капитан вгонял меня в ступор.

— Присядь. Ты бледна… может, вина?

— Я бы съела что-нибудь.

— С вином.

Властные объятия пилотных кресел не допускали возражений. Этим вечером Берграй не совершал обычной вольности и не нарушал границ моей болезненной отстранённости от эзеров. Я наконец расслабилась настолько, чтобы проглотить канапе с бриветкой. Инфер улыбнулся и подался вперёд, касаясь своим бокалом моего.

— Играть со шпажками канапе идёт тебе гораздо больше, чем собирать шиборга.

— Я не знаю светских манер.

— Ты от природы изысканна. Гувернёры потратили не один десяток лет, приучая меня есть согласно этикету, пить согласно этикету… спать и драться согласно этикету. Говорят, если вздумал бунтовать против правил, то нужно сперва их усвоить как следует. Чтобы даже этикет нарушать согласно этикету.

Берграй высыпал что-то в мой бокал. Напиток вспыхнул и погас.

— У меня третья линька. Эти кристаллы расслабляют и снижают чувствительность.

Флёр романтики растворился в том же бокале. Напрасно я разыгрывала леди со шпажками, ясно ведь было, чем закончится вечер. Меня искромсают осиные жвала, как обещала Йеанетта. Бриветки исчезли с тарелки неприлично быстро. Затыкая ими рот, я думала только об одном. Ни в коем случае не брякнуть:

— Берграй, как вы… как ты откроешь клетку?

— Всё будет хорошо, — Инфер встал, протягивая салфетку, и не сводил глаз с моих губ, пока я их не промокнула легонько. Из-за рефлекса они были недоступны для эзера. Но он забрал и приложил мою салфетку к своим губам, вдыхая мой запах.

— Нас не отследят по ошейникам? Как мы от них избав… — но меня прервали с ноткой раздражения:

— Всё будет хорошо.

— Прости, да-да.

— Пойдём. Я покажу тебе, где живу.

Он подал руку, и я опять машинально её приняла. Вино неприятно стукнуло в висок. Берграй проводил меня к широкому экрану. Его поверхность была чёрной и вязкой, словно из ферромагнитного киселя, и в этой голографической жиже плавали изображения небесных тел. Чем дальше, тем тусклее, как в омуте. На тёмных водах качались жёлтые и голубые шары звёзд, вокруг которых болтались планеты-мячики.

— Там глубоко?

— Длина руки, но кажется, что бесконечно, правда? Это медиа-ликвор, или просто ликвор, прототип имперских конвисфер. Высокоэнергетических голограмм.

Берграй запустил руку в омут и схватил звезду. Та потянула за собой планеты и вытащила новый кусок космоса. Приближаясь к поверхности экрана, шары выглядывали наполовину, как барельеф, а потом лопались и исчезали. На их место всплывали новые. Наконец показалась та часть вселенной, о которой я и не слышала. В центре ликвора вращалась тусклая бордовая звезда. Её поверхность покрывала бурая короста с редкими протуберанцами.

— Это Эзерминори, — сказал Инфер, приближая звезду. — Она была нам домом миллиарды лет.

— Вы жили на звезде? Как такое возможно?

— Эзерминори — планемо: звезда, которой не хватило энергии, чтобы вспыхнуть. Сто лет назад, после имперской бомбардировки, планемо воплотила мечту: стала наконец звездой.

Берграй повернул Эзерминори вокруг оси, и из космических глубин всплыло чудовище. Это был конгломерат астероидов, сцепленных в один большой улей. Судя по масштабу экрана, между соседними астероидами могла поместиться целая планета. Улей лениво ворочался, подставляя бока под тусклые лучи Эзерминори. Редкие вспышки на звезде достигали половины пути к улью, и тогда от последнего отрывались белёсые куски атмосферы.

— А это наш новый дом. Невесть что, но… тот, другой, уже и забылся. На каждом астероиде свои атмосфера и система жизнеобеспечения. Ближе к центру теплее и нет радиации, но там только искусственный свет и не видно неба. Его просто нет, живёшь как под крышкой кастрюли. Это тяжело. Снаружи светло и прохладно, но солнечный ветер разрушает флору, а магнитные бури вредят здоровью. Многие предпочитают армию: дислокации флота раскиданы по другим системам, но их я тебе, конечно, не покажу.

— В этом улье совершенно невозможно жить по-человечески.

— Мы и не люди, Ула, — улыбнулся Берграй, касаясь моей руки, чтобы напомнить о напитке.

— Но вы завозите туда рабов с разных концов вселенной.

— Я бы не дал тебе умереть так скоро.

Вино потеряло утончённость: так много я отпила одним махом, чтобы убить в себе всё разумное и светлое.

— Такие экземпляры пауков, как ты, нужно заливать янтарём, — Инфер забрал бокал и задержал мою руку в своей.

Кончики пальцев защипало. Ощущение его кожи на моей настолько обострилось, что стало страшно: вдруг таблетки не подействовали? Я взглянула Берграю в глаза и сосредоточилась на совершенных линиях его лица. «Он потрясающий. Он хорош, как редкий алмаз», — повторяла я. Это было даже смешно: вытерпела столько боли, вынесла столько унижения, а теперь… Но он обещал, что всё будет хорошо. «Всё будет хорошо», — принялась я за новую мантру.

— Если бы ты стала моей ши… — Берграй взял меня пальцами за подбородок, целуя в кончик носа.

— Я не…

— Тише. После.

Меня подтолкнули к чему-то мягкому. Свет бра померк по щелчку, остались только фонарики сателлюксов. Я обернулась: софа и шикарный меховой плед. Выпустив из