Однажды кажется окажется - Елена Николаевна Рыкова

– Веснову никто с утра не видел.

Старуха помолчала.

То, что Яртышников посчитал обгоревшей балкой, вдруг зашевелилось. Пепел, тёмный, как ночь, и белый, как седые волосы, полетел вниз, и Василий Викторович увидел бледное лицо и рыжие пряди. Молодая женщина не была обугленной, просто вся покрылась гарью от пожара и долгое время не шевелилась. Теперь она обернулась и посмотрела ему в глаза пронзительно-зелено.

– Как думаешь ты, может Майя Пролетова находиться сейчас в каком другом месте? – снова заговорила старуха.

– Он знает не больше нас, – ответила за Яртышникова женщина, – даже меньше. Майи больше нет в этом мире. Я знаю.

В разрежённом, неподвижном воздухе послышался звук сирен: к «Агаресу» подъезжали первые скорые.

3

– На крокодила.

Цабран пригляделся: седло на Тимсахе было двойным. Сиденья располагались одно за другим, у каждого была высокая перепончатая спинка.

Ахвал легко взял его за талию и посадил на Тимсаха. Тот вдруг разволновался, стал переступать с лапы на лапу. Старик вскочил в седло перед Цабраном и пришпорил крокодила.

– Я мигом! – Мальчик обернулся, взглянул сначала на Марту, потом – на Майю. – Балам, ты следуешь за нами. И слуге своему прикажи!

Ифрит покорно встал рядом с крокодилом. По опустился хозяину на плечо.

– Марта, нельзя вам тут больше. Иди, – вместо прощания сказал старик.

Девочка нехотя достала свистульку. Последнее, что увидел Цабран, – как они обе исчезли в разломе.

Крокодил сразу взял скорость. Он проворно лавировал между кустами, поворачивая хвост то вправо, то влево. Ветер бил Цабрану в лицо, и он спрятался за спину старика, смотрел по сторонам. Деревья слились в тёмно-зелёную полоску. Балам, оседлав По, летел рядом: мальчик то и дело поглядывал на него, проверял, не сбежит ли. Он очень гордился собой, что вспомнил про древнее поверье с иголкой, однако до конца в него не верил: вдруг выйдет осечка, вдруг ифрит перехитрит его.

– Мне совершенно непонятно, – Цабран заговорил громко, чтобы Ахвал его услышал, – невероятная, невообразимая мощь – и так легко попадает в подчинение, при помощи какой-то иголки!

– Таковы правила, – ответил старик, – самые сильные всегда имеют слабые места.

Он помолчал, сосредоточенно правя поводьями, но через некоторое время спросил:

– Скогсра и девочка. Спасла их Зейнеп?

Говорил он звучно, полнокровно, и ветер не уносил его слов. Цабрану же, чтобы ответить, снова пришлось кричать:

– Да! Я видел их сегодня утром! Старуха привела их в лагерь! Ахвал! А как же мои родители?

Но старик ничего не ответил.

Цабрану показалось, что Тимсах только разогнался, как они остановились. Местность вокруг была новая, незнакомая. Первым слез Ахвал, протянул руки и снял мальчика. Возле Тимсаха, мягко прошелестев крыльями, опустился По.

Они стояли перед длинным дворцом – таким, что Цабрану не хватало взгляда ни вправо, ни влево – увидеть, где он заканчивается. Посередине выделялась прямоугольная часть здания с симметричными ризалитами[59], от которой расходились ряды бесконечных колонн. Дворец был плоским, как огромная коробка, расшитая бисером. Этажей во дворце было немного – Цабран насчитал от четырёх до шести в разных крыльях.

– Чатыр-Даг, – сказал Ахвал. – Дворец тысячи комнат. Войдём с Мраморного входа.

4

Девочки шагнули по эту сторону и обомлели.

Аю-Даг, немного деформированный (это, наверное, было заметно только им двоим), лежал на прежнем месте, но всё вокруг было разрушено: лодочная станция, палаточный городок. Множество деревьев было выкорчевано из земли, их разлапистые корни торчали к небу. То тут, то там возвышались горы мусора: трубы, проволока, неровные сломы стен, ошмётки обоев, тряпки.

В воздухе стояла бетонная пыль.

– Здесь-то что произошло? – спросила Майка.

– Землетрясение, – ответила Марта. Боль от расставания с Цабраном на этот раз была такой сильной, что она всё видела немного размыто. – Всё как говорил Ахвал: события – по ту сторону, последствия – по эту.

«Моя настоящая жизнь – там, рядом с ним. А это – какой-то мультфильм».

Они медленно пошли в город.

– А куда мы идём? – сообразила Марта. – До «Агареса» полночи плестись, транспорт общественный сейчас вряд ли ходит.

– Прикинь, нас там потеряли. – Рыжая побледнела. – Если тут трясло вовсю, вдруг и там что разрушилось…

– Как там твоя мама? А Соня? Я, когда в кладовке связанная сидела, поняла по гулу и гомону, что Гамаюнова вернулась в лагерь.

– Ага, вернулась, и мама моя.

– Крутяк! Вот бы обнять Соньку. Так соскучилась по ней!

– И я по маме. Слушай, если они нас потеряли, могут они…

– …думать, что мы погибли? – закончила за Рыжую Марта.

– Бедная мама! – Пролетова чуть не плакала.

– Спокойно, Май, спокойно. Ты же жива. И даже здорова. Чудом каким-то, заметь. Мама твоя скоро об этом узнает, и всё будет в порядке.

Холодок пробежал у девочки по спине: Ахвал обещал достать книгу, обещал лишить их сил, обещал, что Марта сможет жить по ту сторону вместе с Цабраном, но как вернуть родителей, которые стали камнями по её вине?

По её вине.

По её вине.

По её.

«А если они навсегда теперь такие? Это получается, что я – убийца? У Пролетовой действительно будет всё в порядке. У меня – никогда».

Машины скорой помощи дежурили на всех перекрёстках города. Спасатели с собаками уже начали раскапывать завалы.

Девочки шли мимо. Они старались не вглядываться в то, что происходило по сторонам, боясь краем глаза ухватить что-нибудь страшное, непоправимое. Сейчас они были не в состоянии принять чужое горе.

– Я поняла, – сказала Майя, – пойдём домой к Зейнеп. Скогсры обычно чувствуют, если кто чужой в их жилище проникает. Мы через окно залезем, старухе ёкнется, она ринется домой. А тут мы. Надеюсь, мама где-то рядом с ней.

– А не сработает – в дерево записку сунем, – добавила Марта. – Пошли.

Про себя подумала: «Мы всё расскажем Зейнеп, и она поймёт, что я ничего не знала».

– Так, значит, ты человек только наполовину, – Рыжая искоса глянула на неё, – как и я.

– Вот такие вот новости. – Марта подумала, не признаться ли Пролетовой в том, что вся эта «заварушка» случилась из-за них с Цабраном, но поняла, что сейчас ей не хватит ни сил, ни духу.

– Ты знаешь, как раз перед тем, как Фур-Фур запер нас в столовке, Цабран сказал мне странную вещь… – Майка начала сама.

– Ну?

– Он вспомнил, что в день, когда Балам освободился, он уже был тут. И слышал твою свистульку. А главное – он думал в тот момент про сказку, которую ему мама рассказала. И сказка была про злого духа, вылезшего из дерева.

– Слушай,