Истина лисицы - Юлия Июльская

– Она любит ёкаев, сама ведь создала оборотней.

– А ещё она вряд ли любит, когда их убивают. Вот и вопрос: какое у неё отношение к людям?

– Мы тоже её дети. Всё будет хорошо, – заверил Иоши, стараясь верить в то, что говорит.

– Мы этого не знаем, – бросила Киоко. – И всё равно я благодарна тебе за то, что рядом с тобой можно побыть в покое. Ты моё убежище, Иоши. – Она поклонилась ему и вышла.

Убежище. Этим он и стремился быть для неё. Обернуть любовью и оберегать от всего мира, чтобы никто не смог добраться, ничто не смогло навредить ей. Только непохоже, что ей это нужно. От той робкой Киоко, какой она была когда-то целую вечность назад, мало что осталось. Она, без сомнений, всё ещё боялась. И она очень много тревожилась. Но больше не шла на поводу у судьбы и не пыталась бежать и прятаться. Теперь Киоко готова сама её вершить. Или, во всяком случае, очень хочет казаться готовой.

⁂

– Киоко-хэика! – Хотэку встретился ей, когда она почти дошла до их с Норико каюты. Он низко поклонился, и Киоко ответила на приветственный поклон.

– Сэмпай, – она вежливо улыбнулась, – я как раз собиралась вскоре продолжить упражняться.

Он растерянно глянул на дверь и снова поклонился.

– Конечно, Киоко-хэика. Хотя летать становится всё холоднее…

– Но я всё ещё плохо обращаюсь с оружием в воздухе, – возразила она. Вообще-то, Киоко плохо обращалась с оружием и на земле. С любым оружием. Она честно старалась научиться владеть и танто, которое для неё сберегла Чо-сан, и катаной, которую любезно одолжил один из кайсо, но все её попытки нанести удар Хотэку легко отражал.

– Киоко-хэика, вы плохо справляетесь, когда сражаетесь со мной. Но вы забываете, что я обучался этому многие годы.

– Как и все самураи, Хотэку-сэмпай. И вы при этом ещё щадите меня, я ведь понимаю.

– Но вы хорошо продвинулись за эти месяцы, – возразил он.

– Хорошо для женщины, которая не держала оружия в руках. И совершенно недостаточно для той, кто собирается возвращать себе трон. Но, – она спохватилась, – вы, верно, шли к Норико.

– Как и вы. – Он поклонился и отошёл в сторону, пропуская Киоко.

– Вы уверены? Мой разговор не срочный, а вот ваш, может статься, гораздо важнее.

– Она не спрашивала? – уточнил он с опаской, не то желая ответа, не то остерегаясь получить нежелательный.

– Она казалась не вполне готовой услышать ответ.

– Вот как…

– Вы знаете Норико – она и себе с трудом признаётся во многом.

– Это верно. Пожалуй, я поторопился.

– Кто знает. Возможно, ей не помешает наконец заглянуть в себя и честно поговорить с собой, – Киоко позволила себе лёгкую полуулыбку. Он должен понимать, что всё в порядке, просто такова Норико. – Думаю, эта лента станет для неё дорогой к себе. А позже – как знать? – может, и к вам, – она оставила своим взглядом тонкий намёк на уверенность в благоприятном исходе.

– В таком случае, думаю, мне не стоит её пока беспокоить. – Хотэку поклонился и пошёл по кубрику в сторону люка.

Глядя, как он удаляется, слушая гулкий стук его гэта по палубе и очерчивая в сознании чужие голоса всех присутствующих на корабле, что стали такой же частью её покоя, как и шум моря, Киоко осознала, как сильно привыкла к этому месту. И к тесным каютам, и к многолюдному кубрику, и к качке, и к уже ставшим родными видам верхней палубы.

Это место стало безопасным домом, пусть и на время. Странно, что здесь, посреди Драконьего моря, на старом, потрёпанном ооми, она чувствовала себя лучше, чем во дворце Лазурных покоев. Хотя к чему вспоминать? Дворца Лазурных покоев больше нет. Дворец Мудрости, обитель сёгуна, теперь дом правителя. Называть его императором Киоко отказывалась даже в мыслях. Да он и сам, кажется, не стремился к этому, оставив себе титул сёгуна, который, благодаря указу, подписанному рукой Киоко, теперь давал власти не меньше, чем титул правителя. И верно поступил, иначе не видать бы ему трона. В нём нет и капли крови Миямото, ему не быть истинным императором, сколь бы сильно ни желал.

В каюте было темно. На гамаке высилось гнездо из плащей, в котором, свернувшись клубочком и спрятав нос в сгибе локтя, посапывала Норико. Такая милая, словно всё та же Чернушка, какой когда-то Киоко её нашла.

Она села в стороне, стараясь не шуметь, и принялась упражняться с когтями. Киоко уже научилась менять ки на всех пальцах разом, но всё ещё недостаточно быстро. У Норико это выходило мгновенно, а Киоко наверняка успели бы отсечь голову раз пять, пока она возится с хитросплетением мелких нитей ки первых фаланг.

Норико говорила, что это должно выходить легко, естественно.

– Никаких мыслей об энергии, просто чувствуй! – Взмах – и на её руке вместо аккуратных ногтей огромные когти.

Киоко скопировала жест – но её ногти едва-едва изменились.

– Почему они у тебя растут, как ты это делаешь?

– Как и крылья, – пояснила Киоко, наблюдая, как ногти правой руки медленно, но верно трансформируются.

– Но крылья у тебя быстро вырастают.

– Я училась растить их, если помнишь, много стражей подряд. И столько же тратила на полёты.

– И столько же могла потратить на всё остальное, если бы была усерднее. Времени у нас в дороге много.

– А сил у меня нет! – возразила Киоко, осматривая пустынный пейзаж. Тогда они продвигались к западному побережью из Ши, и чем дальше шли, тем труднее становился путь: воздух – жарче и плотнее, земли – скуднее и суше.

Но это было тогда. Киоко и правда мало времени уделяла превращениям. А ведь это её основная сила. Едва ли не единственная. Окрепло ли её тело? В таком длительном путешествии – наверняка, но не настолько, чтобы сражаться с самураями. Улучшились ли её навыки владения оружием? Несомненно, но всё ещё недостаточно для боя с воином на равных. Её единственный шанс оказаться полезной – быть той, кем она родилась. Миямото Киоко, дочь Ватацуми, наследница Сердца дракона. Она не воин, не онна-бугэйся, не ёкай и не куноичи. Она не может быть никем иным – лишь собой. И Норико права в том, что именно этот дар ей следует развивать в себе всё свободное время.

Снова взмах рукой – и ногти медленно вытянулись, загибаясь вниз. Всё ещё слишком медленно, но уже гораздо быстрее, чем раньше. Крыльям тоже поначалу требовалось много времени – пока она осознавала,