И возродятся боги - Наталья Способина

что-то в будущем, поэтому и просил держаться от Грита подальше. Признаться, я бы с радостью держалась, но я жила в доме матери старейшины, Грит приходился ей внуком, его дочь жила здесь же, поэтому он наведывался в гости каждый день. Избежать этих встреч я не могла никак, особенно после того, как он начал тренировать Димку. Не могла же я оставить сына с ним наедине? Иногда они сталкивались здесь с Альгидрасом, и каждый раз это выглядело как встреча предводителей двух враждующих армий, которые решили соблюдать вооруженный нейтралитет. Грит больше открыто хванца не провоцировал, однако поглядывал на того насмешливо и улыбался мне при этом так, будто у нас был какой-то общий секрет. Последнее явно бесило Альгидраса, но в разговоре со мной он эту тему не поднимал.

Альгидрас тоже приходил каждый день и учил меня кварскому. Он больше не упоминал о том, что не чувствует моих эмоций, не задавал никаких личных вопросов. Расспрашивал, все ли у нас в порядке, удобно ли нам здесь и нет ли какого-то недопонимания с Граной или девочками. Нам было удобно. Недопонимания не было, потому что через пень-колоду, но изъясниться на кварском в бытовых вопросах я уже могла. Димка вскоре вообще начал говорить целыми предложениями, и на мой вопрос Альгидрасу, понятно ли ребенок говорит, я услышала, что у моего сына фантастическая склонность к языкам. Единственное, что угнетало ребенка, – это невозможность играть с мальчиками, которых он пока еще даже не видел. Я предполагала, что встреча со сверстниками обернется для него огромным разочарованием, потому что к этому возрасту они уже наверняка умели сидеть в седле, стрелять из лука… В общем, весьма сильно отличались от среднестатистического ребенка двадцать первого века.

Альгидрас, к моему удивлению, попыток отвести Димку к другим мальчишкам больше не предпринимал. В один из дней я даже спросила, почему он передумал и чего ждет. Оказалось, снова Алвара. Это меня озадачило, но расспрашивать подробнее я не стала, потому что общение с ним давалось мне нелегко.

Уроки кварского вообще обернулись пыткой. Мы обычно устраивались на циновках на террасе. Отсутствие нормального стола, который мог бы служить между нами преградой, нервировало. Альгидрас не пытался сесть близко, но порой, желая показать что-то в книге, которую он раздобыл, как позже выяснилось, у Альмиры, склонялся ко мне, и в такие моменты у меня перехватывало дыхание, а глупое сердце неслось вскачь. Приходилось прилагать массу усилий, чтобы удержать на месте ментальные щиты. Впрочем, кажется, он все равно что-то чувствовал, потому что порой, смущенно кашлянув, торопливо отодвигался. Однако речи о будущем теперь не заводил. Мы вообще почти не разговаривали сверх необходимого для занятий. Только о тонкостях кварского языка и немного о Димке. Как будто у нас не было прошлого, а главное, не было никакого будущего.

Порой я думала, это оттого, что он видит в грядущем что-то плохое и не хочет об этом говорить. Ведь, когда Миролюб едва не убил меня, Альгидрас ни словом не обмолвился о том, что это может случиться. Он просто сделал все, чтобы этому помешать. За прошедшие годы я прокручивала в голове ту сцену моей почти-смерти сотни раз. Я помнила, о чем мы говорили, помнила, как выглядел Миролюб. Кажется, помнила все до мельчайших деталей, за исключением эмоций, которые испытывала в тот момент. Будто это было не со мной. Поступок Миролюба уже не выглядел таким ужасным. Я приучила себя оправдывать его великой целью. Память о людях, которые погибли на пути к этой цели, тоже подстерлась. Разве что порой мне снился Горислав. В этом мире он стал сниться чаще. Обычно смеялся, но иногда смотрел так, будто хотел о чем-то предупредить. Впрочем, в снах я всегда знала, что его предупреждения будут такими, что я все равно не смогу их разгадать. Как не смогла разгадать переданный им рисунок.

Я часто задавалась вопросом, прав ли был Альгидрас в том, что не предупредил меня тогда о грозящей смерти, и все больше приходила к выводу, что, поступи он иначе, я бы просто не поверила. Ну как в такое можно было поверить? Именно эти мысли останавливали меня от того, чтобы начать наседать на него с расспросами. Хотя кому я врала? Останавливало меня в большей мере то, что он проводил в доме Граны в лучшем случае по паре часов в день. Все остальное время он был где-то еще. И здесь воображение превращало мою жизнь в настоящий ад, а он ни словом, ни жестом не исправлял ситуацию. Будто мы с Димкой вправду превратились в досадную обузу, по отношению к которой нужно было выполнять ряд обязанностей.

Чтобы не сойти с ума в четырех стенах от безысходности и неизвестности, я часто ходила к морю. Грана показала мне короткий путь, ведущий к небольшой бухте. Вода здесь была спокойной, никого из местных я так ни разу и не встретила, поэтому порой подолгу сидела на утесе, глядя на то, как Димка носится по пляжу с дочерью Грита. Почему-то с ней он сдружился больше, чем с остальными.

Этот остров можно было бы смело выбирать для рекламы идеального места отдыха. Море здесь отливало фантастическим сине-зеленым цветом. Банальное название «цвет морской волны» ему совсем не подходило, потому что, спускаясь по крутому склону, даже не будучи художником, я могла различить с десяток оттенков, переходивших один в другой. Казалось бы, живи и радуйся. Но радоваться никак не получалось.

Я скучала по дому, по Оле с Леной. Было страшно даже представить, чем для них обернулось наше с Димкой исчезновение. Они ведь наверняка побросали дела и обивали теперь пороги полицейских участков в безнадежных попытках найти хоть какой-то след. О родителях я почему-то в этот раз не думала. Альтара можно было поздравить: ему удалось свергнуть мою семью с пьедестала; и как теперь с этим жить, я понять пока не могла. Еще я скучала по работе, по своим ученикам, по институтским будням и… по Павлу Николаевичу. Что бы ни говорили Альтар и Альгидрас, в моем сознании он оставался тем, кто появлялся в трудную минуту со словами вроде «Надежда, как вы посмотрите на то, чтобы сменить этот шкаф, а то, боюсь, однажды им кого-нибудь убьет?», после чего шкаф менялся и жизнь налаживалась. Сравнивая то, что осталось в моем мире, с тем, что я получила здесь, я чувствовала себя так, будто стою на руинах своей жизни и понятия не имею, куда теперь двигаться, а