Однажды кажется окажется - Елена Николаевна Рыкова

– Нет её в тубзике. – Рыжая не обратила внимания на Катю.

– Кого? – спросила Письменова.

– Марты!

– Опять? – Девочка поднесла руки ко рту. – Какой кошмар. Вы слышали что-нибудь ночью?

– Нет. Как убитые спали. Устали вчера очень. – Тинка снимала ночнушку.

– Надо бежать к тренерам, – Катин голос дрожал. – Май, ты давай к Яртышникову, а я к Нюше.

– Да ладно, иди со Светкой посиди. Может, ей надо чё. – Лизка наскоро завязывала на затылке хвост. – Я в медкорпус сбегаю. А ты, Пролет, метнись к тренерам. Туалеты только проверь на всякий случай.

Майя замялась:

– Помнишь, ты вчера говорила, что у тебя некоторые сомнения. – Она покосилась на Катю. Та непонимающе уставилась на неё.

– Пролетова, беги, – сказала Лиза. – Но не к старшему… найди Пашулю.

– Ой, у вас тоже камушки, – заметила Письменова.

– Тоже – как у кого? – уточнила Тинка.

– У Светки на шее такой же. – Катя окончательно растерялась. – Странно, откуда взялся? Вчера вечером вроде не было.

Девочки переглянулись.

– Беги, Пролетова, – тихо повторила Лизка, надевая на шею шнурок с изумрудом.

2

Пашули в корпусе не оказалось.

Рыжая помнила, что говорила ей Зейнеп. Старуха велела не приближаться самой к Баламу.

«Если вычислишь его, за помощью к нам иди».

«Одной не справиться тебе».

«Но с другой стороны, – думала Майя, – это же неточно. Просто Лизка предположила, что ифрит превратился именно в Яртышникова. И пусть в её словах была логика, всё же это может быть так, а может быть иначе. Кто может проверить это, если не я? А когда точно вызнаю, сразу к Зейнеп с Ахвалом».

Майя добежала до палаты Василия Викторовича. Постояла. Подышала. Потом вздохнула и постучала:

– Можно?

– Кто там? Заходите! – услышала она крик Яртышникова.

Рыжая просунула в проём голову.

– Пролетова? Заходи. Заходи вся.

Майя протиснулась внутрь, прикрыла дверь, стараясь не хлопать. У Яртышникова была точно такая же палата, как у них с девочками, только жил он в ней один. Слева у стены стояла убранная кровать и шкаф, а справа – два стола, заставленные баночками, чашками, пробирками и инструментами. Отовсюду выглядывали, торчали, понуро свисали, сыпали лепестками растения – в основном цветы. Василий Викторович, в смешном фартуке и перчатках, стоял у второго стола. По всему его виду было ясно, что он уже давно на ногах. Он только что оторвался от клубня какого-то цветка, который разрезал небольшим ножичком, похожим на скальпель. Рядом лежала раскрытая тетрадка с ручкой посередине.

– Что ты хотела? – спросил он.

Рыжая молча уставилась на нож.

«Он. И есть. Балам», – слышала она голос Лизки.

Яртышников наклонился над препарируемым цветком:

– Я ботанику люблю, Пролетова. Понимаешь? Хобби. Не всё же за мячиками для вас бегать да подрезку показывать!

Майя сделала два шага вперёд и заглянула Яртышникову через плечо.

– Разрезаете что-то?

– Я тут в лесу нашёл цветок. Мне кажется, это новый вид орхидеи. Новый вид! Его в окрестностях нашего лагеря полно. Вот, хочу убедиться на сто процентов. А времени катастрофически нет. Гамаюнова, Бессмертная – ужасная смена, как никогда. Вот, перепроверяю свои измерения, чтобы отвлечься от этого всего.

Рыжая с ужасом наблюдала, как Яртышников разрезает клубень.

«Сам он вылез из тиса, а теперь небось ещё какого ифрита в растениях ищет».

– Я даже отослать заявку в госкомиссию по испытанию и охране селекционных достижений не успеваю, – бормотал тренер, осторожно продолжая свою ювелирную работу. – Если повезёт и это действительно новый вид, я уже и название придумал…

«Это точно он».

– Видишь? – продолжал Василий Викторович. – У самого ствола на срезе улыбка с опущенными уголками, а клубни с глазками. Я почти уверен, что прав.

Он аккуратно положил скальпель рядом с клубнем, снял перчатку с правой руки и начал писать, проговаривая слова:

– Меж-до-уз-лия ко-рот-кие…

Но Майя не слушала его: она вдруг увидела, что орнамент на линолеуме образует треугольник и Василий Викторович стоит как раз в центре одного из таких узоров.

«Только попав в треугольник, Балам скажет правду».

Её словно облили кипятком изнутри. Тяжело стало даже дышать. «Или сейчас, или никогда». Она зажала изумруд в кулак и выпалила:

– Василий Викторович, вы – Балам?

Вышла скороговорка: василийвикторовичвыбалам?

Яртышников молчал. Он закончил писать, надел обратно перчатку и продолжал ковыряться в клубне орхидеи, похожем на две небольших картошки.

– Да-да. Если я прав, назову его своим именем, – почти прошептал тренер. – Какие у него цветочки, а? Каждый похож на щенка с обожжённым чубчиком, правда?

Майя облизала губы.

– Что ты там говорила? – Василий Викторович хищно на неё посмотрел.

– Я… Ребриковой там плохо, температура. – Рыжая сказала первое, что пришло ей в голову.

– На кросс сможет прийти? – Яртышников отстранился от стола, закрыл тетрадку, осторожно положил клубень в крышку от банки, а скальпель кинул в раковину.

– Не думаю, – ответила Майя.

«Он сказал: „Да-да“, – неслось у неё в голове. – Это он что-то сделал с Мартой. Блин, блин, блин![57] Что делать? К Ахвалу? К Зейнеп? К маме? Я даже не знаю, пришла ли она в себя!»

– Ладно тебе, что ты такая потерянная? – Яртышников снимал фартук. – Ну простудилась Света, с кем не бывает. Врач её посмотрит, микстуру выпишет, завтра будет на ногах. Спортсмены не болеют! Пойдём!

И он крепко схватил её за плечо.

3

– Душно-то как! – сказал Яртышников, когда они вышли на улицу. – Гроза скоро, как считаешь, Пролетова?

Майя лихорадочно соображала, но ничего не могла придумать. Внезапно она осталась наедине с Баламом, без помощи и поддержки, и растерялась. Она чувствовала себя такой бессильной, что совершенно забыла, как без труда обдурила тренеров, чтобы её взяли в «Агарес», в начале смены, как легко удалось ей надавить на Яртышникова в то утро, когда Тимаев накапал на них с Мартой.

Она тщетно пыталась залезть ему в голову. Ничего не получалось, и от этого паника накрывала ещё сильней. Она не сразу заметила, что все куда-то бегут. Василий Викторович неожиданно отпустил её плечо и тоже побежал.

На главной аллее быстро собирались люди. Какая-то радостная весть разносилась по всему лагерю, и из корпусов, со стадиона, из тренировочных ангаров текли спортсмены и тренеры. Майя постояла немного, прислушиваясь к своим ощущениям. Вдруг из самого центра толпы, из рук, голов и вскриков, к ней потянулась радуга. Она переливалась на солнце, протыкая июльскую духоту.

Майка бросилась вперёд, распихивая людей. Кто-то схватил её:

– Пролетова, слышала? Гамаюнова нашлась! – Мишка Холмов взволнованно вытягивал шею, пытаясь разглядеть Соню.

– Пустите! Пустите! У меня там мама! – Майка отчаянно пихалась, пытаясь продраться к Вере.

Она поднырнула Рэне под руку, уткнулась матери в грудь.