Либелломания - Н. Мар

был головокружительный, Anax imperator на шпажке — тоже. Про кобравицу в стакане у Кайнорта нельзя было сказать ничего определённого, кроме того, что она горела зелёным пламенем между глотками. И отражалась в его глазах.

— Не сомневаюсь, что к утру у тебя уже будет новый план захвата города, поэтому предложу сейчас, пока ты ещё плохо соображаешь. Мне нужна твоя помощь. Давай заключим сделку.

— Подожди, мне надо ещё выпить, — сказала я в надежде, что именно этот глоток свалит меня под барную стойку. — В последний раз, когда я заключила сомнительную сделку с эзером, мне устроили пожар.

— Мне нужно вернуть фламморигаму на Остров-с-Приветом и задать общине несколько неудобных вопросов. Если согласишься полететь со мной, я повышу шанс получить ответы. В резервации благоволят диастимагам. Проси взамен что угодно.

А ведь он мог бы шантажировать меня трупом Латибая Вибрисса бесконечно.

— Жильё на первое время, — начала я. — В квартале шчеров у меня катастрофическая репутация.

— Любые апартаменты, любой район.

— И помощь с работой, чтобы оплатить квартиру.

— Я знаю, где нужны сомнительные мехатроники.

— И немного денег.

— Деньги, круглосуточная помощь в сокрытии улик и трупов и медицинская страховка. По рукам?

— По рукам.

Он оплатил счёт, забрал моё пальто и отвернул лацканы:

— А что, разве здесь нет капсулы?

— Пальто новое. После вторжения городские шчеры часто подшивали яд. На случай, если шестилапый ублюдок затащит в тёмную аллею. Чтобы не мучиться. Смерть — самый идиотский, но самый эффективный способ протеста, когда на тебе ошейник. Я никогда не считала это выходом, но подшила капсулу, когда улетела Пенелопа. Потому что всё что угодно лучше, чем смерть, и только ты можешь быть хуже смерти. По той же причине я никогда не слушала музыку на ходу. Рабство отменили, а тёмные аллеи остались.

Орникоптер был припаркован за виадуком. Но автопилот не откликнулся на запуск. Кайнорт нагнулся под приборную доску, пошарил там рукой и вытащил Мультика. Когда он успел сбежать из моего рукава? Бот-барабашка искрился и освещал салон.

— Мультик, — шепнула я, — как тебе не совестно…

— Эта штука выпустила меня из трубы. Но сожгла чип автопилота. Все твои изобретения уравновешивают порядок и энтропию вселенной?

— Да, я из тех, кто не может поставить вещь на полку, не уронив что-то другое. Я олицетворение баланса. Я всё привожу… к нулю.

От духа «Джин Крайта» и кобравицы в орникоптере запотели стёкла. Бритц вылез и выпустил крылья. Потряс, расправляя. Так сразу они не послушались.

— У таксистов комендантский час, — объяснил он. — В такие моменты понимаешь абсурдность своих законов.

— А пьяный ты летаешь ровно?

— Нет.

Я сунула Мультика в карман и взялась за токамак покрепче. Бритц курил, разложив крылья на орникоптере.

— Только не думай, что я совсем не понимаю. Император Эммерхейс уничтожил мою семью. И дом. А недавно на Бране мы сражались рука об руку. Но там мы хоть мир спасали… Так что, если утром ты протрезвеешь и передумаешь — ну и ладно.

— Хорошо, — сказала я, встала прямо напротив Кайнорта и поймала белые радужки своими серыми. — Знаешь, в чём я правда хороша, даже лучше, чем ты — в избавлении от трупов, так это в нарушении обещаний. Папа отдал мне Тритеофрен в обмен на клятву убить тебя. Он увидел тогда… это я потом уже поняла, папа увидел, как я падаю в эту пропасть, и что только так смогу себя вытащить. Я пообещала. В этой клятве было прекрасно всё, особенно то, что это ты не дал мне её выполнить. Дважды, в каюте и в кофейне. Но в Ухлур-реке ты заставил меня саму выбирать, с каким камнем я выплыву, а с каким нет. И я выбрала то, что невозможно, нельзя, неправильно, — так и чувствовала, что обязательно заплачу этим вечером, и слёзы выбрали худший момент. — Теперь я не могу смотреть в глаза их цифровым призракам. Я должна убить тебя, чтобы прийти к ним с чистой совестью и сказать… что теперь не могу смотреть в глаза… себе. Парадоксальный тупик.

— Я не знал про клятву. Умирать я не хочу, Эмбер, но готов отменить сделку прямо сейчас. И совершить акт финансового насилия в пользу твоего счёта в качестве отступных за неиспользованный нейтрокль. Тот, первый.

— Дай я х-хоть протрезвею, — разозлилась я и тыльной стороной ладоней вытерла слёзы насухо. — Дело же не в деньгах. Просто идея с островом кажется увлекательной. Сейчас, после «Джин Крайта».

— Тогда ты знаешь, что делать.

Я знала, что делать. Нужно было пропустить руки ему за спину, прижаться крепко к тёплому свежему хлопку и всеми силами избегать мысли о глаголе «обнять». Он изменился на ощупь.

— Ты очень похудел.

Кайнорт опустил голову и выдохнул дым мне в лицо. Случайно… кажется. Потому что кобравица была действительно несусветным пойлом. Нотки жжёного миндаля и хмеля с ореховой горчинкой забрались мне в рот и в ноздри, лизнули щёки, опутали волосы.

— А ты прекрасна.

— Да, а… мы, собственно, куда?

Он так рванул в небо, что я чуть не уронила токамак. Кайнорт не соврал: после бара он летел неровно и дёргано, да ещё хвост был какой-то обкусанный. Я надеялась, что он подбросит меня до недорогой гостиницы в не самом худом районе, но мы сели, не снижаясь. Это был парящий квартал минори. Не сомневалась, что у Бритца полным полно свободных комнат, и спорить не стала. После того, как он не сообразил заткнуть поток откровений пьяной женщины, которым меня разразило у орникоптера, я вообще боялась лишний раз открыть рот. К тому же, ещё один полёт сытный стейк в моём желудке мог просто не пережить. Я разулась в тихом холле. Из коридора на нас молча глядели две пары ярких серых камушков. Кайнорт устало прислонился к стене, снимая кеды.

— Миаш, не бойся, — позвал он, и мальчик вышел на свет. — Это та Эмбер, которая спасла тебе жизнь.

— Привет, — шепнула я.

Я бы напугала ребёнка, если бы опять расплакалась. Так это его я тогда вытащила из грота! Исчезли все сомнения в сделке. Стоило согласиться хотя бы затем, чтобы своими глазами увидеть, как из обыкновенного комочка вырос… Миаш. Он обнимал большой кактус.

— Я не боюсь, пап, это Юфи боится, а я не