Девять принцев Амбера. Ружья Авалона - Роджер Желязны

class="p1">Я открыл ее и закурил. Рейн принес мне блок «Салема», и одиннадцать пачек я уже выкурил. Всего, значит, двести двадцать сигарет. Когда-то я подсчитал, что одну сигарету я выкуриваю минут за семь. Значит, на курение у меня ушло сейчас тысяча пятьсот сорок минут, то есть двадцать пять часов и сорок минут. Я был уверен, что между двумя сигаретами делаю промежуток минимум на час, скорее даже на все полтора. Ладно, допустим, полтора часа. На сон уходило от шести до восьми часов в сутки. Это означало, что шестнадцать-восемнадцать часов я бодрствовал. Выкуривал я примерно десять или двенадцать сигарет в день. Стало быть, с визита Рейна прошло около трех недель. Он тогда сообщил, что миновало четыре месяца и десять дней со дня коронации. Значит, всего я находился в заключении уже пять месяцев.

Я как мог растягивал последнюю пачку сигарет, наслаждаясь каждой, словно горячей женщиной. Когда погасла последняя, я испытал приступ отчаяния.

А потом прошло еще невесть сколько времени.

Я часто думал об Эрике. Каково ему править? Какие у него возникают трудности? Что он сейчас замышляет? Почему не стал пытать меня? Могут ли обо мне вообще забыть в Амбере, даже по коронному эдикту? Ни за что, решил я.

Интересно, а что с остальными моими братьями? Почему никто из них не связался со мной? Ведь достать из колоды мой Козырь – никакой эдикт не помеха. Но никто этого не сделал.

Я много раз вспоминал Мойру, последнюю женщину, с которой был близок. Чем она сейчас занята? Вспоминает ли обо мне? Наверное, нет. Может быть, она уже стала фавориткой Эрика или даже королевой Амбера. Говорила ли она с ним обо мне? Тоже, наверное, нет.

И как там остальные мои сестры? Хотя, к черту. Все они стервы.

Я уже раньше терял зрение – в восемнадцатом столетии, в Тени Земля. Полыхнула пушечная затравка, и я на месяц ослеп, но потом зрение восстановилось. Эрик, отдавая приказ, желал навечно лишить меня глаз. Меня по-прежнему бросает в пот и колотит, а порой я и вовсе просыпаюсь от собственного крика, когда вспоминается приближающееся к моим глазам раскаленное железо…

Я издал стон, продолжая расхаживать взад-вперед по камере.

Я ничего не мог предпринять – вот что самое страшное. Я был беспомощен, как нерожденный младенец. Я отдал бы душу, лишь бы вновь обрести зрение, вернуться к нормальной жизни! Пусть на один только час – чтобы с клинком в руке схватиться на поединке с моим гнусным братцем!

Я рухнул на тюфяк и заснул. А когда проснулся, принесли еду. Я поел и опять принялся шагать взад и вперед. Ногти на руках и ногах чудовищно отросли. Борода свисала чуть ли не до пояса, волосы постоянно падали на лицо. Я был покрыт коростой грязи, тело ужасно чесалось. Уж не подхватил ли я блох?

То, что принца Амбера довели до такого состояния, порождало где-то в моем средоточии, где бы оно ни располагалось, жуткую ярость. Я всю жизнь воспринимал всех нас как неуязвимых существ – чистых, холодных и алмазно-несокрушимых, как наши портреты на Козырях.

И таковыми мы определенно не были.

Что ж, мы оставались в достаточной степени людьми, чтобы пользоваться скрытыми ресурсами.

Я играл сам с собой в мысленные игры, сам себе рассказывал истории, вновь переживал приятные воспоминания – таковых оказалось немало. Вспоминал, как ощущаются всем телом стихии: ветер, дождь, снег, летний зной, прохладный весенний бриз. В Тени Земля у меня когда-то был личный самолетик, и мне очень нравилось ощущение полета. Я вспоминал, как сверху открывалась панорама красок и образов, кажущиеся крошечными города, голубой простор небосвода, облачная гряда – где теперь все это? – бескрайний океан под крылом… Я вспоминал женщин, которых любил, веселые пирушки, сражения… А когда все это ушло и не пожелало возвращаться, я думал об Амбере.

И однажды, когда я думал о нем, мои слезные железы пришли в норму и я заплакал.

Прошло еще неопределимо долгое время, исполненное черноты и многих снов, и я услышал шаги, которые остановились у двери моей камеры, а потом в замке повернулся ключ.

Рейн навещал меня так давно, что я уже напрочь позабыл вкус вина и сигарет. Не знаю, сколько времени прошло, но было это слишком давно.

Людей в коридоре было двое. Я догадался об этом еще по их шагам, до того как услышал голоса.

Один из голосов был мне знаком.

Дверь отворилась, и Джулиан окликнул меня по имени.

Я ответил не сразу, и он снова позвал меня:

– Корвин! Иди сюда.

Выбора у меня не было; я поднялся и пошел к двери. Подойдя к нему вплотную, я остановился.

– Чего тебе? – спросил я.

– Идем со мной. – И он взял меня за руку.

Мы вышли в коридор. Джулиан ничего не сказал, а я не стал задавать ему вопросов.

Судя по эху, мы вошли в просторный зал, а потом он провел меня к лестнице. Мы поднялись и оказались где-то во дворце.

Меня ввели в какую-то комнату и усадили в кресло. Цирюльник занялся моими волосами и бородой. По голосу я его не узнавал. Он спросил, подстричь ли мне бороду или сбрить совсем.

– Сбрей, – ответил я.

Затем мне привели в порядок ногти, все двадцать. Я принял ванну, мне помогли одеться во все чистое. Костюм висел на мне как на вешалке. Еще меня тщательно вычесали от всех насекомых. К черту.

Затем меня сквозь очередную черноту провели в зал, наполненный музыкой, ароматами роскошных яств, голосами и смехом множества людей. Я понял, что это пиршественный чертог.

Когда вошли мы с Джулианом, голоса мгновенно стихли. Меня усадили за стол. Вскоре запели трубы, и меня тут же заставили встать.

И тогда я услышал:

– За Эрика Первого, короля Амбера! Да здравствует король!

Я пить не стал, но никто, видимо, и внимания на это не обратил. Тост провозгласил Каин, я узнал его голос от дальнего края стола.

Я съел столько, сколько смог, ибо лучшей трапезы со дня коронации мне не предлагали. Из разговоров вокруг я понял, что сегодня годовщина правления Эрика. Стало быть, я провел в темнице уже целый год.

Ко мне никто не обращался, сам я тоже ни с кем не заговаривал. Я был на том пиру призраком. Это было сделано для унижения – а заодно, вероятно, как предостережение другим братьям о том, какова цена восстания против правителя. Плюс всем повелели забыть обо мне.

Празднество продолжалось почти до утра. Кто-то все время