Либеллофобия - Н. Мар

карасём и размороженной морковкой. Но если всё-таки получится, то ты — волшебник. Так и в мехатронике.

Пока бережно собирала лужу, пока отжимала тряпки в горшки, пока фильтровала влагу — вечер кончился. Выбралась из землярки, когда уже дочерна стемнело. Баушка Мац жила в бархатрейлере на другом конце лагеря. Это была зверь-машина на шаровых колёсах для болот и пустыни. Изнутри целиком обитая руженитом. Мац говорила: «Рано мне ещё под землю» и всегда только сама садилась за руль. Так партизаны и кочевали: отряд под болотами, а Мац и Чпух — поверху. Если эзеры вдруг регистрировали возню землярок, то думали, что это всего-навсего старуха на таратайке. Кому могло прийти в голову, что Баушка Мац ведёт повстанцев, будто старая волчица?

В бархатрейлере сидели Баушка Мац, Волкаш и Чпух, который скукожился на антресоли и думал, что его не видно. Наш ядовитый на язык атаман был диастимагом. Суидом! Я их ещё не встречала, знала только, что в ближнем бою суиды воздействовали на мозг противника, заставляя его причинять вред самому себе. Всё это, а ещё имаго скорпиона, тягучий хвост из каштановых дредлоков и хмурый излом бровей над космическим мраком во взгляде будили трепет перед Волкашем. Трепет едва ли не сильнее, чем перед Баушкой Мац! Рядом с атаманом мне всегда хотелось провалиться сквозь землю.

— Ула, — гулко сказала Мац, подавая термос с горячим супом. — Тебе здесь не место.

— Но я не закончила экзамен! Так не честно, пусть Волкаш заново меня испытает!

— Не трынди, послушай. Ты здесь десятые сутки: раны затянулись, в голове прояснилось, глаза заблестели. Но партизанский отряд это грубая сила, а не хитрость и фокусы. Не ты для болот, а болота для тебя — худшее место.

Растерянность и отчаяние, от которых я избавлялась девять дней, прицепились опять, как те крючочки на кибердоспехах.

— Но мне некуда деваться, Баушка Мац. Волкаш… у меня больше никого нет. Ни одного знакомого на Кармине! Ну куда я пойду?

— К эзерам, — сказал Волкаш.

— Что?.. Что⁈ Нет.

Термос, так и не открытый, покатился с моих коленей на пол. Поверить не могла, что они это всерьёз. Хуже, чем побираться в пустоши, было только сдаться насекомым. Мац теребила грузные, угловатые оловянные бусы тентаклем с нанизанными широкими браслетами. Её циклопическая бижутерия создавала образ древней ведьмы. Колдуньи, которая когда-то была богиней.

— Объясни ей на вашем, на октавиаре.

Я глядела на Волкаша из-под спутанных волос, по привычке искоса, стараясь не светить правой стороной лица, где шрамы сильней припухли. И не могла представить, каким таким волшебным аргументом атаман повернёт мой мир. Заставит по своей воле пойти к врагам. Нет и нет.

— Ты способна на большее, чем лазать по истуканам и давить брысок, Ула, — устало начал Волкаш, и мне показалось, он правда так думал. — Драить землярок, добывать лёд и шпынять Чпуха много ума не требует. Ты можешь принести настоящую пользу сопротивлению: стать нашим агентом у Хокс и Бритца.

— Я не умею шпионить! Да им же там не по одной сотне лет, меня раскусят, как только рот открою.

— Мы научим, что говорить, как держаться. Легенда уже готова. Да и язык ты вроде знаешь.

— Плохо знаю. Я испугаюсь и подведу! А если пытать будут? Волкаш, я не умею терпеть боль, я же вас всех с потрохами…

— «Я, я, я!» — передразнила Мац. — Раз уж ты такая одиночка, Ула, подумай хоть вот о чём: эзеры разрушили тебя. Да это же теперь дело чести — отомстить. Или нет у тебя гордости? Или чести не имут дочери шчеров? Отправляйся к эзерам. Они не убьют здоровую, ладную девчонку: Хокс нужны рабы, а Бритцу — стакан крови в день. Грейся у их огня. Ешь их харчи. Пей за их счёт. А когда подадим знак — захлопнешь ловушку! Что может быть слаще?

А я уж было успокоилась, что нашла здесь новый дом. Новых друзей. Мне ведь совсем немногого хотелось: лишь бы спать, не трясясь от холода, да знать, что назавтра с голоду не издохну.

— Да не планировала я мстить, Баушка Мац. Кому, этим чудищам? Легче с бурей поквитаться, чем с ними. Нет, я боюсь! Нет у меня ни чести, ни гордости. Есть только коротенькая жизнь, и та одна.

— Подумай пару дней, — терпеливо и необычайно мягко сказал Волкаш. — С твоей помощью мы не только выбьем эзеров с Кармина, но и прихлопнем двух маршалов одним махом.

— Нет! — я рыдала, размазывая пыль по шрамам, и протягивала руки к древней богине в оловянных бусах. — Я останусь с вами, горшки буду мыть, землярок вылизывать! Болото выпью, если прикажете, но не пойду к насекомым!

— Ладно. Ладно, ладно… — забормотала Баушка Мац, узловатыми тентаклями отдирая мои пальцы от своих браслетов и юбок. — Иди, иди.

Разбитая, растрёпанная, еле ноги унесла из трейлера. Кинулась в свою землярку, нырнула в тряпьё, которое девятый день было мне постелью, и забилась в угол. Со стены напротив, как нарочно, глядело зеркало. И как только оно не треснуло, отражая меня изо дня в день? Ощипанные по плечи волосы и синие вены под шелушащейся зеленоватой кожей. Растресканные от долгой жажды губы. Воспалённые пылью глаза с лиловыми мешками и забитые пеплом ресницы. Острые кости на запястьях и ключицах, как у недельного покойника. Всё это ещё можно было вынести.

Но не шрамы. Четыре глубоких уродливых следа полосовали мне лицо: от левого виска наискось к правой челюсти. И через всю грудь к животу. На теле не такие страшные, но тоже болели будь здоров… Порезы были багровые, с рваными краями. Ни один хирург не взялся бы за пластику, да и поздно уже. Ткани под грубыми швами рубцевались. Повезло, что глаза остались целы. И нос прямой. Корка запёкшейся крови ещё не осыпалась с губ, и я не знала, сильно ли они изуродованы. Бровь порезало надвое. Но это было даже… красиво.

По крайней мере, я не боялась сексуального насилия. Слабое утешение для молодой девушки, но сильное подспорье во время войны. Я встала, чтобы накинуть тряпицу на зеркало, и вернулась в постель. Нельзя же начинать утро с такого отражения.

Глава 19

Сандал и скандал

Инженер Пенелопа, богомол второй линьки, крутилась на барном