Вершины и пропасти - Софья Валерьевна Ролдугина

и спорить с лоргой – так я взрослая, а пить – ребёнок?» – с толикой обиды подумала Фог, но спорить не стала, тем более что пьянела она и впрямь слишком быстро. И продолжила как ни в чём не бывало:

– Цех тоже не станет покрывать работорговлю кимортами. У моего учителя там было много друзей, и никто бы такого не потерпел, а открыто выступать против них… – Она с сомнением качнула головой. – Беда в том, что они слишком заняты своими делами: кто-то странствиями, кто-то исследованиями, кто-то трактат пишет; политика же им не интересна. Сколько государей они повидать успели? С дюжину, а кое-кто и больше. Восстания, перевороты, войны… Всё это им давно наскучило. И, пожалуй, если бы нашёлся кто-то достаточно беспокойный, жестокий и подлый, чтобы помочь работорговцам, в цехе бы его могли и не заметить. – Фог помолчала, собираясь с мыслями, прежде чем продолжить, и на мгновение ощутила призрачный сладкий аромат и тёплое, дурманящее прикосновение розовых волн морт – тоже призрачных. – Особенно если б этот кто-то был дружен со всеми, а многими любим; если б он был вхож во дворец ишмы и имел влияние на государя; если б ни таланта, ни усердия ему не досталось, и он бы захотел отомстить тем, кто больше одарён…

Она замолчала, и в наступившей тишине отчётливо стал слышен треск хвороста в костре; остальные же звуки – звяканье бубнов и трели флейт, песни, хохот и говор – отдалились, точно оказались где-то за незримой стеной.

– Ты так говоришь, словно знаешь уже, кто это может быть, – произнёс Телор, недобро сузив глаза, и стал похож снова на гневливого лесного духа, покровителя ранней весны.

– Может, и знаю, – тихо ответила Фог. Имя давно вертелось на языке, и, по правде сказать, она уже почти уверилась, что не ошибается, но обвинить кого-то знакомого было нелегко. – Есть одна женщина… Нынешнему ишме она приходится двоюродной прабабкой в десятом, что ли, поколении. Она принцесса по рождению: её мать приходилась сестрой тогдашнему ишме, а отец был кимортом из цеха. Воспитывал и обучал её друг моего учителя, вернее, подруга, которая отправилась исследовать пустыню, да так и не вернулась… И сейчас я уже задумываюсь: а было ли это случайностью?

– Имя! – не то попросил, не то приказал Телор.

Фог облизнула пересохшие губы и продолжила так же вполголоса, точно опасаясь собственных выводов:

– Эта женщина отправила меня в Дабур, зная, что город охвачен эпидемией – и что кимортов там одурманивают и продают в рабство. А перед тем попыталась извести дважды: сперва направила к капитану, который занимался контрабандой и потому чужаков на своём дирижабле не любил, а затем наслала бурю. Но с капитаном я нашла общий язык, а от бури сбежала, – слабо улыбнулась она. – Её зовут Дуэса Шин-раг, и, думаю, именно она явилась к Лиуре, чтобы сломить его волю: женщина-киморт в золотых и пурпурных шелках, чьё лицо скрыто за вуалью, окутанная дурманной морт.

Лиура ничего не ответил, только кивнул и как-то резко колени сдвинул, точно защищаясь, а ещё обхватил себя руками, хотя сидел у самого огня. Онор же не стала дальше слушать. Бросила вскользь, что устала – и пошла прочь, не оглядываясь, и морт клубилась вокруг неё, как грозовые тучи.

Взгляд у Телора потемнел.

– Та же мерзавка, похоже, надоумила Радхаба надругаться над Онор и зачать ей ребёнка, – глухо сказал он. – Полагаешь, что напыщенный старик, который свидетельствовал против тебя, сообщник этой Дуэсы?

– Возможно, – кивнула Фог. – Мой… мой друг-капитан упоминал, что видел вместе с Дуэсой чаще всего двух кимортов: высокого седовласого мужчину в багряных одеждах и женщину, одетую по-мужски, с изумрудами в волосах.

– Похож, – вздохнул Телор. – Ну, с твоим приятелем я попозже поболтаю. Но если ты права, то дело скверное. Против лорги идти, по которому давно погребальный костёр грустит – это одно, а против двухсотлетнего киморта, да ещё и с сообщниками – совсем другое.

Эсхейд задумчиво перекинула косу через плечо.

– Так-то оно так, но все смертны, – в её серых глазах отразились костры, и ночь, и искры… и ещё что-то жутковатое и холодное. Может, тень смерти; может, просто воспоминания. – И любого врага можно одолеть. Зато теперь я понимаю яснее, отчего не родятся на севере киморты и куда запропали странники-эстры… Их пленяют и продают на юг, а от тех, кого не могут продать, избавляются. Не один год и не десять; может, уже и не двадцать – началось-то всё, поди, ещё при прежнем лорге. Он, видишь ли, настолько боялся возвращения Брайны, что запретил эстрам входить в столицу, а Захаир и рад был обычай подхватить: ему власть большой кровью досталась, руки-то скользкие, выронить корону легко, – усмехнулась она жестоко. И добавила вдруг: – У меня, вишь, две дочери есть… было. Старшая больше в мою родню пошла, мастером стала. А младшая родилась кимортом и пропала, когда мы гостили в Ульменгарме; едва ей двенадцать миновало… ну, тому уж двадцать лет, поди, умерла давно.

Эсхейд сказала это очень легко, словно давно отгоревала, но на виске у неё напряглась жилка, а сердце забилось неровно и часто. Телор ничего не сказал, только опустил взгляд и стиснул кулаки.

– Кто бы это ни начал, теперь в выигрыше остаются и север, и юг, – услышала Фог свой голос точно со стороны; и правильно, потому что молчать было нельзя, только не сейчас. – Радхаб с сообщниками получают рабов-кимортов, укрепляют власть и копят силу. А лорга избавляется от возможных противников и тех, кто может угрожать его трону, и заодно получает морт-оружие. Вот только неужели он мог собственную сестру на рабство обречь, пусть и двоюродную? – вырвалось у неё.

– Фьють! Выискала диво, – ворчливо отозвался Сэрим, который помалкивал до тех пор, баюкая младенца. – Он и сыновей-то своих не жалеет, стравливает их между собой, как собак. Слышала, что Тарри-Трещотка намедни рассказывал про дружину без гербов и знаков?

– Точно же, я его не дослушал, – оживился немного Телор, с облегчением, как показалось Фог, меняя тему. – Да и, думаю, не лишним будет повторить. Эй! – кликнул он проходящего мимо дружинника. – Приведи-ка нам Трещотку.

Пока Тарри шёл, то балагурил, как обычно. Но, когда его усадили напротив Эсхейд, он неожиданно оробел – возможно, потому что она оказалась выше его и глядела серьёзно и ласково, как мать… Или, может, побаивался лесных котов, дремавших слева и справа от неё. Поначалу на вопросы он отвечал односложно и осторожничал; затем немного разговорился и начал даже пошучивать, и историю о том, как табор споил, утанцевал и