Злейшие пороки - Хлоя Гонг

Старейшина начинает удаляться.

«Как вам будет угодно».

Галипэй отправился к тетушке за киноварью не без причины. Он мог воспользоваться любым средством. Отта Авиа лежала в коме, в больничной палате не было ни камер, ни медицинского персонала, неравнодушного настолько, чтобы отслеживать посетителей. Можно было бы прижать к ее лицу подушку и дождаться, когда она перестанет дышать. Сделать ей инъекцию любого наркотика из множества распространенных в Сань-Эре, чтобы вызвать остановку сердца. Применять токсичный порошок было незачем. Он раздобыл киноварь только потому, что его попросил Август. И лишь после того, как позднее в тот же день Август вызвал его к себе в кабинет, чтобы извиниться – ему не следовало гонять Галипэя с поручениями, он же помнит, насколько они близки, но давление на него было слишком сильным.

«Киноварь, – объявил Август, вдруг отвернувшись от окна, откуда открывался вид на колизей, – хоть и медленный, но мирный метод. В больнице ничего не заметят. А если кто-то и проведет расследование, то обратить внимание на эти признаки даже не подумает».

– Кстати, ты спрашивал, в каких случаях киноварь исцеляет, вместо того чтобы убивать. – Старейшина уже выходит из главного храмового зала, но из коридора его слова доносятся в десятки раз громче. – Ответ прост. Разумеется, когда к этому причастно божество.

Глава 11

– Ваше величество!

Дерьмо.

Едва они выходят из прежних комнат Антона, их окликает Сэйци, все еще ждущая в конце коридора. Антон прикидывает, какие варианты действий у него есть, от скрученного в комок желудка быстро распространяется паника. Если не проявить осторожность, Отта может ради забавы разоблачить его немедленно.

«Она знает, – непрерывно крутится у него в голове, – она знает, и достаточно одной оплошности, чтобы…

– Ваше величество, – повторяет Сэйци, и, когда они с Оттой проходят мимо, пристраивается к ним и идет рядом. Судя по виду, Отту это не слишком заботит. Антон слышит, как стучит в ушах его собственный пульс, отбивает удары в такт его быстрым шагам. – Гала-торжество скоро начнется. Совет просит разрешения разместить среди его членов несколько Вэйсаньна для защиты во время мероприятия.

– Да, конечно, – отзывается Антон. Что угодно, лишь бы отделаться от нее.

Сэйци делает паузу. И продолжает шагать рядом с ними, поджав губы. Они направляются в главный зал восточного крыла. Этой частью дворца пользуются редко, что сказывается на ее состоянии. Статуи мифических летающих коней, украшающие каждый атриум, смотрятся серыми не по замыслу скульпторов, а от тонкого слоя пыли.

– Если позволите, – начинает Сэйци, – разумнее было бы отменить гала, вместо того чтобы рассредотачивать стражу. Неизвестно, что задумала Лэйда. Может, ждет удобного случая, чтобы сбежать, а может, желает завершить начатое и напасть на дворец.

– Для этого у нее нет возможностей, разве не так? – вмешивается Отта. Ее голос звучит приторно-сладко, но возражений не допускает.

Сэйци морщится. Ей явно не хочется спорить с Оттой. Стражники приучены повиноваться приказам тех, кого они охраняют, и, хотя Отта не принцесса в строгом смысле слова, к этому титулу она приблизилась вплотную. Настолько, чтобы отдать приказ об изгнании Сэйци, если останется недовольна ею. Антон безмолвно упрашивает: «Пожалуйста, отступись. Займись своей работой, перестань во все вникать». Если не ради самой себя, тогда ради его душевного равновесия.

– Кое-кто из стражников по-прежнему предан Лэйде, – спешит сообщить Сэйци. – Далеко не все осуждают ее. Понадобится всего…

В тот же миг Отта падает с ног, а Сэйци резко умолкает. Антон, резко втянув воздух, подхватывает Отту за локти. Ее тело мертвым грузом обмякает в его руках.

– Чтоб тебя… – шипит он. – Отта! Отта, в чем дело?

Первым у него возникает подозрение, что у нее опять болезнь яису. После недолгого улучшения, когда Отта уже считала, что поправилась, недуг возобновился. Антон трясет ее за плечи, привлекает к себе. Она не реагирует. Глаза закрыты, лицо приобретает бледность.

А потом Сэйци рядом с ним говорит:

– Да хватит уже. Не тормози.

Антон круто оборачивается. Сэйци, то есть Отта, кивает в сторону двери рядом с ними: это игровая детская с задернутыми шторами и выключенным светом. Пустая, поскольку во время самоизоляции дворцовых детей не выпускают из их покоев.

– Давай живее. Не хватало еще, чтобы служба наблюдений что-нибудь заподозрила, – говорит Отта. И предоставляет Антону одному тащить ее тело.

К тому времени, как он входит, она уже успевает очутиться в другом углу комнаты. От потрясения он медлит. Это же невозможно. Должно быть невозможно, и тем не менее она перескочила в тело Вэйсаньна, и ее глаза соответственно изменились. Стали полночно-черными с темно-синим отливом, в точности как у Августа.

– Отта… – по-дурацки мямлит он.

– Можешь положить меня вон туда, – отзывается она, указывая на диван. – Помнишь эту комнату? Мы постоянно здесь бывали. Камера в ней только одна, для двери.

Признаться, Антон не помнит. Для него прошло семь лет – с тех пор, как Отта заболела. И неважно, сколько минуло с тех пор, как они в последний раз побывали в этой комнате, настолько беспечные, чтобы прокрадываться сюда в неурочные часы, когда большинство обитателей дворца спит. Их последние месяцы во дворце были пропитаны отчаянным стремлением сбежать. Покинуть города-близнецы, ускользнуть в провинции, по возможности незаметно ограбив сокровищницу, чтобы хватило на собственный дом с садом.

Он бережно укладывает тело Отты на диван. С тех пор как она вышла из комы, в ее облике появился непривычный блеск, но лишь теперь Антон понял, кого этот блеск ему напоминает – короля Каса на телеэкранах. Трансляции, для которых его лицо приукрашивали, делали безупречным. Отту он видит не на экране, но ее кожа тем не менее лоснится. Она похожа на куклу, которую хранят на полке, завернутой в пластик и недосягаемой для стихий и оседающей пыли. Проведенное в коме время сделало ее неприспособленной к реальности и принадлежащей к другой эпохе.

– Антон! – напоминает о себе Отта. – Что такое?

– Ты, должно быть, спятила, – вырывается у него. – Перескок в Вэйсаньна – это же то, из-за чего ты влипла с самого начала.

– В то время ничего такого я не делала, – заявляет Отта.

Она отодвигает в сторону штору, напевая что-то себе под нос. Наступает ночь, поэтому Сань-Эр разгорается ярче. В окно проникает золотисто-желтый свет фонарей, установленных наверху колизея. Отта ведет себя совсем не так, как полагается только что исцелившейся пациентке, вопреки всем прогнозам ставшей чудом медицины.

– Вообще не надо было… – Антон осекается. Идет на попятный. – По сути дела, у тебя и не должно было получиться.