Однажды кажется окажется - Елена Николаевна Рыкова

заточить, а ведь его ищут, в этом он не сомневался. Но слуга охранял. В виде дерева он почти не тратил сил.

Он смотрел, как некрасиво и нелепо дрыгаются в такт музыке дети, и с досадой понимал, что даже если он высосет силы из всех них, ему всё равно не хватит на Урсу. Чтобы освободить Медведя, нужно искать иное, например, того, кто освободил слугу и его. Кто это был? Зачем он это сделал? Куда исчез после? И главное – как он это сделал?

Все эти вопросы мучили его, требовали ответов, ну а пока… пока пришла пора приступить к ужину.

Он выбрал её сразу. Она сидела на стуле в дальнем углу, одна. Мини-юбка, белая футболка, на голове – высокий хвост и залаченная чёлка. Он увидел, что девочка даже накрасилась: веки у неё были ярко-синие, а ресницы похожи на паучьи лапы. Он глянул вниз: на ногах блестящие чёрные туфли на высоких каблуках. Она сложила руки на коленях и смотрела на них. Под стулом лежал удлинитель.

Мысленно он потянулся к проводу, приказал: ползи. И тот пополз, как белая тонкая змея. Три замызганные розетки в пластмассовом прямоугольнике медленно перемещались девочке под ноги. Та подняла глаза и посмотрела на толпу. Копила в себе смелость. Готовилась встать. Переступала, как лошадка в стойле. Нужно было действовать. Силой мысли он сдвинул её туфлю. Девочка в нетерпении приподняла и опустила правую ногу. Острый каблук вошёл в розетку. Оттуда посыпались искры. Девочку ударило. Она упала. Туфля, всё ещё торчавшая из розетки, слетела с ноги.

Девочка дёргалась на полу. Он жадно пил её боль. Какой-то мальчик бежал к ней, бухнулся на колени, задрал её голову, что-то закричал, кажется, звал на помощь. Его никто не слышал из-за музыки. Девочка потеряла сознание, глаза её закатились.

Наевшись, он отпустил её. Потом надел на лицо тревожное выражение и бросился на помощь.

Глава 9

Демерджи

1

Ночью в окно палаты прилетел камушек. Приземлился Майке на одеяло. Рыжая приподнялась, глянула. Разбудила Марту.

– А мы думали, как с ней ещё раз встретиться, – шепнула она.

Под акацией – та на днях зацвела, и в лагере пахло, как внутри коробки с вафлями, – стояла старуха Зейнеп. Увидела головы девочек, сделала рукой: пошли. Они накинули кофты, молча вылезли из окна. На скамейке, положив голову на бедро гипсовой пионерке, спал садовник Ван-Иван. Сегодня была его очередь охранять ворота – нововведение после пропажи Сони. Проходя мимо, Зейнеп сдула с ладони что-то типа пыльцы. Пылинки закружились в лунных лучах, окутали лицо садовника.

Морщины его разгладились, на губах появилась счастливая улыбка.

– Теперь и гром не разбудит, – довольно сказала старуха.

Они пролезли в щель и вышли на дорогу.

– Бабушка, мы так рады тебя видеть! – начала Майя. – У нас столько вопросов!

– У меня тоже к вам, у меня тоже, – старуха по очереди посмотрела на девочек, – однако, пойдёмте. Сядем где-нибудь.

2

Женя Тимаев был худым, как велосипед. Сливин, тренер боксёров, выбил для него в столовке специальную белковую диету. Но мышечная масса всё равно не увеличивалась. В рост тоже ничего не уходило. Жене светил самый лёгкий вес на первенстве России: с младенцами боксировать. От этих мыслей не спалось. Он сидел на подоконнике, свесив ноги наружу.

По главной аллее кто-то быстро шёл к воротам. Между статуями пионеров, бледневшими, как восковые свечки, мелькнула косматая рыжая голова. Такую не спутаешь: Пролетова из группы по настольному теннису. Она была частой темой их мальчишеских обсуждений. В основном трепали про неё всякие гадости и ржали. С ней, значит, её верная защитница Веснова, тут можно не гадать. Так, а кто третий? Кто-то взрослый? Юбка, жилетка – бабуленция какая-то, что ли? Как клоун одетая.

Компания дошла до ворот, лязгнул замок.

«Ничего себе, наглые», – подумал Женя.

3

Они прошли через поле к детской площадке. Марта с Майкой сели на карусельку. Зейнеп осторожно опустилась на качели. Была тихая ночь. Море шумело вдали громко и властно – никакие дневные звуки не мешали слышать его. Мир спал.

– Что знаешь ты про Балама и мать свою и что делаешь в лагере «Агарес»? – спросила старуха у Рыжей.

– Знаю, что ифрит сбежал, а мама моя пропала, – ответила Майя. – Я была у тиса и видела воронку.

– Ты связь должна чувствовать и разрыв её, – сказала Зейнеп. – Жива твоя мать?

– Да, – выпалила Майка, но подбородок её дрогнул, – она жива, я чувствую это. Но не знаю, где она. А ифрит в лагере – я шла по его следам, как меня мама научила. Поэтому я там. Он обратился в кого-то, но в кого – не знаю. Не могу понять пока.

– Скогсры всего Крыма ищут твою мать в лесах, – сказала старуха успокоительно, – не горюй, найдём. Главное – жива. Насчёт лагеря права ты. Ифриты, они ж человеческой болью питаются, а дети – самая вкусная их добыча. Много несчастных случаев у вас?

– Много, – согласилась Марта. – Ольханова с гимнастики вон упала на тренировке, Гришаев, ну этот, ватерполист, в море чуть не утонул. Это при том, что он пловец, как такое может быть?

– А Иру, девочку с синхронного плавания, сегодня на дискотеке током ударило, – перебила подругу Пролетова, – сильно так шибануло, её даже в больницу отправили.

– Я, конечно, понимаю, это спортивный лагерь, – продолжала Марта, – у нас на самом деле всегда так. Травмы там всякие… Мы ж спортсмены. Но в этом году как-то слишком много. Чуть ли не каждый день что-нибудь случается. Думаете, это Балам?

Две скогсры одновременно кивнули.

– Вот что, – сказала старуха после раздумья, – ты сиди тихо. Следи. На рожон не лезь. Где беда какая, там и он будет. Ты и сама знаешь. А я Ахвала к вам пришлю. У него на ифритов нюх. Он и сам…

– …такой? Правда? – спросила Марта.

– Себя берегите. – Старуха посмотрела на них ярко-голубыми глазами. – Остальное – не ваша забота. Страшно мне оставлять вас там, спрятать хочется.

– Я себя в обиду не дам! И прятаться не буду! Мне маму найти надо! – Рыжая почти кричала. – И ты меня не удержишь!

– Знаю, знаю, – вздохнула старуха, – вы, Таллемайи, упёртые самые среди нас. Но и сильные – тоже самые. Однако же одна против Балама ты не устоишь. Если поймёшь, кто из людей он, – сразу к нам. Сама не нападай, слышишь меня, юная?

Майя нехотя кивнула.

– Это страшно, но другое страшнее, – говорила Зейнеп, – есть