Пробуждение тьмы - Джон Демидов

ты посмел сюда припереться в такое время⁈ Ты хоть знаешь, кто я⁈ — закричал он, пытаясь придать себе храбрости громкостью собственного голоса. Он швырнул в меня стаканом, но я быстро просчитал, что этот импровизированный снаряд пролетит мимо, и даже не шевельнулся. Стакан предсказуемо разбился о стену за моей спиной, и тут до моей жертвы начало что-то доходить.

Доходить, что что-то идёт не так. Что-то очень и очень не так. Его взгляд скользнул по мне, по моей абсолютно спокойной позе, по моим глазам, в которых не было ни страха, ни злости — только холодная, бездонная пустота. И в его мыслях вспыхнула первая настоящая паника. «…он один… как он вошёл… где охрана… почему молчит…»

— Я знаю, кто ты, Артур. Ты труп, хоть пока ещё и не понял этого. Что касается твоих друзей — они не смогут тебе помочь, — наконец произнёс я тихим голосом, который в мёртвой тишине комнаты показался натуральным громом, и тут же продолжил:

— Никогда. Они получили то, что заслужили, и теперь твоя очередь.

Артур испуганно отшатнулся к изголовью кровати, его руки затряслись. — Что… что ты сделал? Ты… ты не понимаешь, кто я! Мой отец… он тебя сожрёт заживо!

— Твой отец ничего не узнает, — я сделал шаг вперёд. — Как никто не узнает, куда пропал его сынок. Ты просто исчезнешь. Как будто тебя и не было.

Артура захлестнула настоящая паника. Он не привык, чтобы кто-то разговаривал с ним в таком тоне, и сейчас просто не понимал — что ему делать. Он вскинул руки, и буквально выдавил из себя:

— Стой, стой! Давай договоримся! У меня есть деньги, много денег! Давай я дам тебе миллион… Нет, два! Два миллиона просто за то, чтобы ты ушёл! И в игре… Мой клан больше никогда не помешает тебе! Клянусь!

Я на это только усмехнулся, и прошептал:

— Игра… Ты — тот самый танк, который слишком поверил в свои силы… Теперь понятно. Что касается твоего предложения — дёшево же ты ценишь свою жизнь, Артур… — после этого я поднял руку, и подчиняясь моей воле, его шикарная кровать выпустила из себя множество корней, которые моментально взвились вверх, и обхватив Артура за руки и ноги, поднял его в воздух, хорошенько растягивая.

Когда это произошло — его глаза вылезли из орбит от ужаса и непонимания. Он пытался кричать, но из схваченного спазмами горла вырывались только беспомощные хрипы.

— Ты думал, что сила — в деньгах? В связях? В грубой силе? — я говорил тихо, приближая к нему своё лицо. — Ты ошибался, Артур. Настоящая сила — вот она.

Я сжал пальцы в кулак, заставляя корни натянуться ещё сильнее, и моя жертва скорчилась от невыносимой боли, захлёбываясь беззвучным криком. Я мог растягивать это часами. Мог заставить его испытать всю боль, весь ужас, который испытала Дарина, но я не стал. Он не заслуживал такого внимания. Он был просто мусором, который нужно было… убрать.

Я посмотрел ему в глаза, полные животного, примитивного страха. В них не было ни раскаяния, ни понимания. Только ужас перед необъяснимым. Ужас передо мной.

— Зря ты тронул её, Артур, — прошептал я. — Это была твоя последняя ошибка.

И без дальнейших экивоков активировал «Жнец душ».

В этот раз навык сработал как надо, и спустя мгновение я наблюдал за чёрным пламенем, активно пожирающим пойманную мной жертву. Спустя мгновение на месте человека осталась небольшая кучка пепла, и глядя на неё — я наконец вздохнул свободно.

Этот больной ублюдок сдержал слово и действительно как-то смог нас найти через Эринию… С этим нужно было срочно что-то делать, но без участия Дарины я этим заниматься не собирался.

Особняк тем временем окутала тишина. Я стоял и смотрел на то, что ещё минуту назад было человеком, и понимал, что не чувствую больше никакой ярости, и никакой радости от свершившейся мести. Только пустота вместе с холодным, безразличным спокойствием.

Я развернулся и вышел из комнаты тем же путём, что и вошёл. Теневой шаг через забор, несколько быстрых шагов по лесу — и вот я уже у «Нивы».

Дилшод сидел всё в той же позе, с монтировкой на коленях. Он посмотрел на меня, вышедшего из предрассветного тумана. Он посмотрел на моё спокойное, без единой эмоции лицо, и не стал ничего спрашивать. Просто молча завёл мотор.

— Всё? — только и произнёс он, когда я устроился на сиденье.

— Всё, — ответил я, глядя прямо перед собой на грязное лобовое стекло. — Теперь всё.

Сразу после этого мы поехали обратно в сторону дома, где приходила в себя девушка, которая пока ещё не знала, что все её обидчики мертвы. Рассвет уже во всю занимался над лесом, окрашивая грязный кузов «Нивы» в розовые тона. Впереди был новый день, и впервые за долгое время я чувствовал, что он будет действительно новым.

Интерлюдия: Дежурный отделения полиции по г. Люберцы

Старший лейтенант Игорь Малышев заступил на смену в восемь утра, с чувством лёгкой, привычной тоски. Ночь выдалась беспокойной — какое-то ДТП на Октябрьском проспекте, пьяная драка у кафе «У Ашота» — и дежурная смена, которую он сменил, выглядела помятой и измотанной. Особенно та сержант, симпатичная блондинка из уголовного розыска… Жаль, не удалось даже пару слов перекинуться, только кивками поздоровались.

Игорь тяжко опустился в своё кресло дежурного. Стул противно скрипнул. Воздух в помещении был спёртым, пахло старым кофе, сигаретным перегаром с прошлой смены и лёгкими парами алкоголя из обезьянника.

Он потянулся к термосу, надеясь, что хоть кофе сегодня будет сносным, и мысленно молился всем богам, чтобы эта смена оказалась чуть менее мерзкой, чем прошлая. Хоть немного поспать бы, разгрести бумажки… Мечты.

Он только-только налил себе кружку тёмной, горькой жижи, как зазвонил телефон на столе, на который звонили исключительно экипажи ППС. Игоря передёрнуло. Рановато для вызовов. Обычно в такое время всё затихало — кто-то спешит на работу, кто-то ещё спит…

Он поднял трубку, стараясь, чтобы в голосе не звучало раздражение:

— Дежурный по отделению, старший лейтенант Малышев.

В трубке послышалось тяжёлое, прерывистое дыхание, а потом — голос. Он был срывающимся, неестественно высоким, и Игорь не сразу узнал в нём обычно флегматичного и невозмутимого сержанта Петренко, которого все за глаза звали «Булыжником».

— Игорь Вадимович… — голос Петренко дрожал, и это было так неестественно, что у Малышева похолодело внутри. —