Смешенье (1-2) - Нил Стивенсон

что они столкнулись со стоявшим посередине. Держа всех трёх мёртвой хваткой, царь заорал что-то на непонятном языке – московитском, надо полагать. Лейбниц попятился, пока не оказался сбоку и чуть позади от Софии, после чего упёрся обеими руками в эфес и несколькими толчками загнал рапиру на место. К тому времени Пётр перешёл на площадной немецкий.

– Мне нужны три больших колеса!

– Зачем? – спросила София-Шарлотта, как будто она и все остальные в зале не догадались.

– Просто переломать им кости – слишком лёгкое наказание. А вот если привязать их к колёсам и медленно вращать, перебитые кости будут тереться одна о другую…

– У нас тоже существует такая экзекуция, – сказала София-Шарлотта. – Но, – добавила она дипломатично, – мы давно её не применяем, и наши колёса далеко убраны. Матушка, позвольте представить вам господина Романова. Господин Романов из Московии едет в Голландию осматривать корабельные верфи. Он очень-очень интересуется кораблями.

– Рада познакомиться, господин Романов, – сказала София, допуская царя к руке. – Моя дочь по дороге показала вам мои сады и оранжереи?

– Она о них говорила. Вы там гуляете.

– Да, гуляю, господин Романов, по многу часов каждый день, для здоровья, и очень боюсь, что не смогу получить удовольствие от моциона, если эти трое замечательных господ будут неподалёку кричать от боли на медленно вращающихся колёсах.

Пётр несколько опешил.

– Я только пытался…

– Знаю, что вы пытались, господин Романов, и ценю вашу любезность.

– Он опасается раскольников, – пришла на выручку София-Шарлотта.

– Ещё бы их не опасаться, – тут же подхватила София.

– Они считают меня антихристом, – сконфуженно проговорил Пётр.

– Уверена, доктор Лейбниц нисколько не обиделся, что его приняли за раскольника, ведь так, доктор?

– Я некоторым образом даже польщён, ваша светлость.

– Вот видите.

Однако Пётр, услышав фамилию «Лейбниц», вопросительно взглянул на Софию-Шарлотту и сказал что-то, чего никто, кроме неё, не разобрал. Лицо молодой курфюрстины озарилось радостным изумлением, от чего у всех мужчин в комнате сердце остановилось на несколько мгновений.

– Ну да, конечно, господин Романов, он самый! У вас превосходная память! – И она объяснила, обращаясь ко всем остальным: – Тот самый доктор Лейбниц, что подарил мне зуб.

Волна дурных переводов и домыслов прокатилась по толпе разнообразно наряженных пруссаков, московитов, татар, казаков, карликов, голландцев и православных священников за спиной у царя. София-Шарлотта хлопнула в ладоши.

– Принесите зуб левиафана! Или кто там он был.

– Полагаю, скорее некий исполинский слон, но в густой шерсти.

– Я видел таких зверей, вмёрзших в лёд, – сказал Пётр Романов. – Они больше слонов.

Георг-Людвиг вернулся, выполнив поручение, и теперь пытался протиснуться через толпу, не толкнув локтем никого из опасного вида казаков. Толпа раздвинулась, пропуская лакея, который вплыл, неся на подносе бархатную подушку. На подушке в разорванной бумаге возлежал камень. Он был розовато-бурый, размером с дыню, но формой наподобие Гибралтара, с угловатой жевательной поверхностью наверху и сложными корнями внизу. Георг-Людвиг пролез вслед за слугой и встал пообок от матушки, всем своим видом говоря: «Я здесь, готов включиться в потеху с инкогнито», но все остальные – в особенности Пётр – смотрели только на камень. Ражие волосатые степняки из царской свиты грубо пробивались вперёд, вообразив, по всей видимости, что «зуб левиафана» – цветистое название особо крупного алмаза. Тем временем София вытолкнула Лейбница вперёд. Она не считала нужным ломать приближённых на колесе, но при случае вполне могла двинуть их пониже поясницы крепким, унизанным кольцами кулачком. Лейбниц протиснулся к зубу и подхватил край подноса, который слуга еле-еле удерживал в руках. Лицо Софии-Шарлотты светилось ангельской улыбкой. Цепочка часов в кармане у царя была на уровне её головы. Лейбниц начал запрокидывать голову и не останавливался, пока не упёрся взглядом в основание царского подбородка. Парик начал сползать назад; София, поправив его лёгким подзатыльником, объявила:

– Доктор трудится над замечательным натурфилософским прожектом, которого мой сын не понимает, но который принёс бы поразительные результаты, если бы какой-нибудь мудрый монарх выделил на него бесконечное количество денег.

Тут Лейбниц, естественно, сморгнул, а Георг-Людвиг хихикнул. Однако царь Пётр задумался всерьёз, как будто бесконечное количество денег – рядовая сумма, которую ему регулярно случается отписывать*.

– Будет ли это полезно в строительстве кораблей?

– Кораблей и многого другого, господин Романов.

Это решило дело. Пётр строго глянул на одного из советников, тот попятился, склоняясь в поклоне, и впился в Лейбница хищным взглядом. Царь, покончив с этим вопросом, шагнул мимо доктора к Георгу-Людвигу.

Книга 4

Бонанца

Япония

Май 1700

Даппа что-то спросил по-малабарски у трёх темнокожих матросов, вытащивших лот. Получив ответ, он повернулся к юту и кивнул ван Крюйку. Капитан махнул беспалой рукой. Двое матросов-филиппинцев деревянными молотами выбили стопоры, и нос корабля слегка вздёрнулся, освобождённый от веса якорей. Цепи загромыхали в клюзы со звуком, с каким левиафан мог бы прочищать горло. Привязанные к ним пеньковые тросы скользили по палубе всё быстрее, и уже казалось, будто лотовые неверно определили глубину. Внезапно жизнь словно покинула тросы. Они замерли, и филиппинцы бросились выбирать слабину. Все паруса были убраны, но ветер, прогнавший «Минерву» через Японское море, теперь дул в её корпус, толкая корабль к длинной тени увенчанной снежной шапкой горы и порождая странное впечатление, будто солнце садится на востоке.

Джек, Вреж Исфахнян и Патрик Таллоу возле фок-мачты убирали те немногие паруса, под которыми ван Крюйк провёл «Минерву» в бухту. Джек и Вреж стояли на вантах, Патрик, потерявший левую ногу в стычке с пиратами у острова Хайнань, выстукивал по палубе резным палисандровым протезом, мурлыча себе под нос и выбирая снасти по мере надобности. Все трое были дольщики и обычно не брались за матросскую работу. Однако сейчас почти вся команда собралась на гондеке. Джек, стоя на вантах, чувствовал сильную боковую качку, по которой мог, не глядя, сказать, что все пушки выдвинуты в орудийные люки, придавая «Минерве» сходство с ежом. Гарнизону японского форта не надо было лезть в книги рангаку – голландских знаний, – чтобы понять намёк.

Габриель Гото в ярком кимоно стоял на носу корабля. Глядя на него сверху, Джек видел ссутуленные плечи и склонённую голову. Ронин побрился, подстриг, смазал маслом и уложил седеющие волосы в сооружение столь диковинное, что в любом другом месте его бы за такое сожгли на костре или по меньшей мере избили до полусмерти. Однако здесь, по-видимому, такая причёска была как парик в Версале – без неё тебя и за человека считать не будут. Габриель, сойдя с корабля, мог уже не бояться,