Сквозь огненную стену - Саймон Пайнс

выживших, только теперь она не могла даже пошевелиться. Это был конец марафона.

Словно предчувствуя беду, Ло и Лукас проснулись незадолго до того, как решилась судьба Кэти. Лениво перебрасываясь вопросами и ответами о Джастине, шутками и подколами, они смотрели в бездну неба, надеясь снова провалиться в сон, но их идиллию нарушили оглушительный треск и яркая вспышка. Оборачиваться было страшно, и только Ло разомкнула губы, чтобы что-то сказать, как ее снова прервали – на этот раз хриплым, слабым криком о помощи.

– Кэти! – первым пришел в себя Лукас и бросился вперед, хотя в глазах все темнело от осознания, что, скорее всего, он уже ничего не сможет сделать.

Перемахнув через горящее дерево и не заметив, как кожа на ладонях покрылась красными пятнами, Лукас подбежал к Кэти и замер от ужаса и подступающей тошноты. Он видел лишь ее разодранные в кровь руки, которыми девушка безуспешно пыталась сдвинуть дерево с себя, и лицо, искаженное нечеловеческой гримасой боли. Она пыталась что-то сказать, но ничего не получалось. Словно испуганная птица, которая случайно залетела в дом и теперь билась о стекло изо всех сил, не замечая, что это лишь убивает ее.

– По… Пожалуйста! – словно в бреду умоляла Кэти в перерывах между всхлипываниями. – Прошу… Лукас, помоги мне! Лукас, пожалуйста…

Но Лукас стоял на месте, смотрел в одну точку и, казалось, даже не дышал. Он не знал, что делать, а в попытках найти ответ сталкивался лишь с самым страшным из них: ничего. Он не сдвинет дерево ни на сантиметр, даже если ему поможет Ло или целая безопасная зона. Он не вытащит Кэти из-под ствола, и даже если бы это и было возможно, вся нижняя часть ее тела наверняка уже превратилась в бесформенное нечто. Пластырей в ее рюкзаке едва ли хватит, чтобы справиться с такими повреждениями – Кэти уже никогда в жизни не сможет сделать и шагу. Да что там ходить – она не сможет хотя бы выжить. Еще сутки назад ее можно было бы спасти, но не теперь. Это были последние ее минуты.

Никогда в жизни Лукас не чувствовал себя настолько беспомощным. Каждый раз он находил способ помочь тому, кто об этом просил, даже в ущерб себе, за что затем получал от Джастина, но в этот раз выхода попросту не было, хотя просили его далеко не о помощи на контрольной.

– Лукас, – позвала его Ло и легонько потрясла за плечо. – Слышишь меня? Надо сделать что-нибудь…

– Тут уже ничего не сделаешь, – едва слышно прошептал он, не в силах пошевелиться. – Ло, ее не спасти.

– Я знаю. Но она мучается.

Лукас поднял голову, отвлекаясь от созерцания черной травы, и, нахмурившись, посмотрел на Ло. В его взгляде читались лишь бессилие и отрицание смысла ее слов – в фильмах такое часто говорили, имея в виду, что милосерднее было бы убить того, кто мучился, но Лукас отказывался верить в то, что ему придется сделать то же самое.

– У Кэти есть пистолет, – рассеяла все его сомнения девушка.

– Нет… – выдохнул Лукас и присел на корточки, закрыв лицо руками. – Мы не можем убить ее.

– Представь себя на ее месте. Разве ты не хотел бы, чтобы тебя избавили от страданий как можно быстрее?

Хотел бы. Но совершать убийство – нет. Лукас ни разу в жизни не причинял никому боль: не дрался с одноклассниками, не давал сдачи на детской площадке, не вымещал злобу на мамином стареньком коте. Парень не мог даже думать о том, чтобы лишить кого-то жизни – сразу подступала паника. Но чем дольше он колебался и противился неизбежному, тем дольше мучилась Кэти, и от ее хрипов сердце разрывалось на куски. Новый мир слишком рано ударил по ним новыми порядками, превратив жизнь в тупой триллер. Что скажет Джас, когда узнает?..

Пора сдаваться. Все эмоции, страхи и тревоги внезапно поглотила тяжелая пустота, разраставшаяся где-то в затылке еще с момента побега из безопасной зоны, и, присев рядом с Кэти, Лукас выудил пистолет, весивший не меньше центнера, с самого дна ее рюкзака. Теплый металл обжег поврежденные ладони, но парень уже не обращал внимания на боль. Он старался думать лишь о том, что продолжала внушать ему Ло: убийство Кэти было не грехом, а избавлением. Но если это правда, то почему рука, сжимавшая пистолет, так дрожала?

Утерев непонятно откуда взявшиеся слезы, Лукас приставил дуло к виску девушки. Если выстрелить в голову, смерть наступит мгновенно, и Кэти наконец обретет покой. Она снова будет со своими родителями и друзьями, которых забрал огонь. Ей будет там хорошо. Нужно лишь нажать на курок.

В какой-то момент Кэти перевела взгляд на парня, и ему показалось, что она полностью осознает происходящее. В полных слез глазах застыла мольба и уверенность в том, что другого выхода нет: она не могла выразить этого словами, но хотела, чтобы Лукас наконец положил конец ее страданиям. И он отвернулся, чтобы не смотреть.

Курок оказался таким тугим, что нажать на него, когда у тебя почти не осталось сил, оказалось слишком сложно. Тишина. Он не снял пистолет с предохранителя. Щелчок, висок, и все по новой, но теперь еще труднее. Выстрел. Звон в ушах. И снова тишина.

С глухим шлепком пистолет упал на землю, скорее бессильно выроненный, чем с отвращением отброшенный. Лукас оглядел свои руки, которые больше не дрожали, и зажмурился что было сил, лишь бы не видеть того, что они сделали. Он убил человека. И без того обреченного на смерть, но все еще живого. К горлу подступила тошнота, и Лукас не стал ее сдерживать, правда, от опустошения желудка тоже не полегчало.

Он дернулся, когда ощутил руку Ло на своем плече, но оборачиваться не стал. Просто не мог. В голове было слишком много мыслей – и вместе с тем их не было вовсе. Все казалось нереальным, словно он спал, но никак не мог проснуться. Вот-вот его разбудят, и все будет хорошо, ему ведь так часто снились кошмары…

– Пойдем, – мягко позвала его девушка, но он не реагировал. – Пожалуйста, не нужно нам больше…

– Что я наделал? – совсем тихо перебил ее Лукас.

– Мне жаль, правда.

Харвелл все же посмотрел на нее, и, лишь взглянув в его глаза, Ло отшатнулась. Прежде сияющие и полные энтузиазма, они потемнели, словно небо перед грозой, и теперь в них отражалась лишь пустота.

– Ты права, нам нужно идти.

В ответ Ло только вздохнула. Ей было знакомо это состояние – ступор, походивший на безразличие ко всему, хотя внутри бушевала