И возродятся боги - Наталья Способина

Улада не жена мне, чтобы о том думать. А мальчонка и вовсе ни в чем не виноват. И даже лучше, коль не кровным окажется. Они вон как с детьми…

Миролюб, нахмурившись, скользнул взглядом по большому кусту, как будто ожидал увидеть за ним кого-то из основателей.

– Ладно. Расскажи хоть ты, что здесь будет. Ты-то клятвами, надеюсь, не связан?

– Боги миловали, – усмехнулся Миролюб. – Я не просил ничего у сильных, и они не требовали платы. Из того, что я знаю от савойца: основатели велели нам собраться здесь, потому что именно здесь должно сбыться пророчеству. Я, правда, не думал, что остров будет обжитой. Глупо затевать обряд там, где кто-то может волей или неволей помешать. Если верить картам, здесь островов по морю точно бисера рассыпано. Но, верно, должно было привезти Деву к тем самым кварам, которые столько лет к ней рвались.

– Просто немыслимо, сколько они ради нее народу погубили. А с виду обычные люди, – поежилась я.

– Я много о том думал. Во мне самом Сила спит, я не чувствую ее. Но если бы чувствовал так, как хванец или савоец… Это ведь умом тронешься от вечной жажды. Они ведь себе не принадлежат, и справляться с этим… врагу не пожелаешь.

– А зачем ты выполнил волю основателей и привез Святыни? Неужели просто потому, что Алвар попросил? – спросила я в надежде на то, что у Миролюба вправду есть отличный план, как нам всех победить.

– Да я отмахнулся сперва. Нет у меня к основателям ни веры, ни доброго отношения, сама знаешь. Да только не я здесь решаю. И не Алвар.

– А кто? – спросила я, мимоходом отметив, что Миролюб уже дважды назвал Алвара по имени.

– Дева. Она вдруг стала творить… дурное. Будто с ума сошла в последние месяцы. И хоть твердит савоец, что неведомы ей чувства, однако она хочет жить и ради той жизни готова погубить остальных. – Миролюб поежился, глядя прямо перед собой. – Представь: думаешь о своем, о тайном, и вдруг так получить это хочешь, что мочи нет…

Он замолчал, и, когда стало понятно, что продолжения не последует, я прошептала:

– А что дальше?

– А дальше тот, кто сильнее, себя смирит, а тот, кто слабее, может и соседа ножом по горлу, коль что в его доме приглянулось.

– Ты сейчас образно, я надеюсь?

Миролюб повернулся ко мне и с недоумением спросил:

– Образно?

– Ну, ты просто так описал, а на самом деле этого не было?

– Было, ясно солнышко. И в Свири было, и в Красном Дворище, и в Каменице, хоть она от Свири в двух неделях пути. Страшно нам стало. Так что Радим с радостью от Девы избавился, стоило только заговорить о том, что забрать ее хочу. Не мог я ее на своих землях оставить, понимаешь?

– А это точно она?

– Точно. Все было как тогда, в пещере. Или как до того…

Я вспомнила, как на Лысой горе Миролюб признался, что ему все время хотелось меня убить. Причем убить и защитить одновременно. «А защитить ему хотелось аэтер во мне», – внезапно озарило меня.

– Но зачем ей это?

– Не знаю. Может, она чуяла, что там ее ждет погибель. Будимир ведь еще годы назад для своего обряда Ждань подготовил. Шар там уже назначенного часа ждал.

– Но для обряда ему ведь нужны были все Святыни, а у него не было Огня.

– Верно, потому на монастырь савойцев без конца и нападали. А может, Будимир что иное в итоге придумал. Вон надо мной обряд вовсе без Святынь проводили. Разве что до Девы он дотянулся.

– А ты свой обряд помнишь? Прости, но, может, нам это что-то даст?

Мне было неловко спрашивать, но Миролюб совершенно спокойно ответил:

– Я помню, как мне чем-то смазали руку, как Будимир что-то шептал. Только я слов не разобрал. Теперь-то ясно, что он на кварском говорил. Старец еще при нем был, который Смела со Скором…

– Харим, – подсказала я, вспомнив о том, что, по мнению Альтара, Харим был самым человечным из них. На фоне его зверств было глупо надеяться на душевность остальных основателей.

– Харим, – эхом повторил княжич. – Я как не в себе был. Почти не помню ничего. Только как Будимир руку отсек. Но перед этим что-то важное еще было, да только я никак не вспомню. Как пелена какая укрывает.

У меня было такое же чувство, когда я пыталась вспомнить написанные мною строки. Получались лишь отрывки, а уж все, что касалось Альгидраса, так и вовсе было укрыто той самой пеленой. Получается, это все дело рук Девы? И с Миролюбом тоже, коль уж он был введен в тот обряд вместе с нею? Или же все-таки Будимиру удалось сделать что-то с сознанием княжича?

– А ты думаешь, тот обряд был для?.. – Я не смогла продолжить, но Миролюб понял.

– Мне трудно понять такое, ясно солнышко, но я неплохо знаю Будимира: у него нет слабостей и запретов. Он мог бы решиться на то, чтобы справить себе другое тело.

На этих словах княжич поморщился.

– У меня это в голове не укладывается. Вот ты хотел бы себе другое тело? – ляпнула я не подумав, и Миролюб бросил взгляд на свой подвязанный рукав. – Ой, прости.

– Да я уж и не помню, как это – с рукой быть. Не хотел бы. Мы с этим телом всю жизнь вместе. В новом нужно к новому примеряться, стихии себе подчинять. Не знаю, был бы я так свободен, если бы во мне стихии жили, как в хванце да савойце. А в сыне твоем что-то есть?

Несколько долгих секунд я сомневалась, говорить ли Миролюбу правду, но потом поняла, что полумерам здесь не место. Мы ведь на одной стороне.

– В нем есть несколько стихий. Пока проснулся только Огонь.

– А Огонь откуда? – удивился княжич.

– Отец у него со всех сторон волшебный.

– Но Огонь?

– Не знаю. Алвар мне сказал, что Сумиран Альгидрасу Огонь в монастыре подселил. Он, я так поняла, любитель подселять свою стихию, чтобы над человеком потом власть иметь.

– Это как раз понятно, – одобрительно хмыкнул Миролюб.

– Мне не нравится, что мы просто выполняем волю основателей и радостно готовимся погибнуть в их обряде. Другого плана у нас, я так понимаю, нет?

– Да не основателей, ясно солнышко. Как ты в толк не возьмешь? Тут Дева что-то задумала. Хоть и твердит савоец, что мысли в ней нет… Ей нужно, чтобы рядом были все стихии. А может, что другое на самом деле.