Молот Пограничья. Книга II - Валерий Пылаев

накрыла тень, и я услышал сверху шелест веток елей и негромкий низкий гул. Одновременно похожий на работу мотора — и непохожий. Местные бензиновые двигатели даже с глушителями прерывисто и громко тарахтели, а этот…

Это работало ровно и почти неслышно. Будто огромная птица шла над верхушками деревьев на бреющем полете, понемногу выдыхая воздух из легких.

Сделанных, по-видимому, из металла. С таким звуком работают силовые установки куда более поздней эпохи, до которых местным технологиям предстоит развиваться еще сотни лет — если не тысячи. Запрокинув голову, я попытался разглядеть неведомое чудище, но оно уже скрылось за ветвями елей и улетело дальше — куда-то в сторону Тайги.

— Ну ничего ж себе. — Я только сейчас заметил, что машинально сдернул штуцер с плеча, и повесил его обратно на ремень. — Кажется, вот как раз ваша чайка и пролетела Ольгерд Святославович.

— Ага. Только крылья у нее из железа. — Елена осторожно отлипла от дерева с левой стороны дороги и убрала лук за спину. — Показалось — блеснуло что-то среди веток.

— Может, рыбину в клюве несла? Чешуя на солнце сверкает — далеко видно… — задумчиво отозвался Горчаков, стряхивая с пальцев ледяные искры неиспользованного заклинания. — Хотя — откуда тут большой рыбе взяться?.. До Невы километров семь.

Несколько минут мы шагали молча. Похоже, появление царь-птицы снова настроило всех на охоту, и мы смотрели в оба, следуя за Астрой. Пушистый белый хвост то и дело мелькал в лесу то слева, то справа от тропы, но след наша помощница так и не взяла. И когда вдалеке за деревьями показались крыши Бобриного хутора, меня снова потянуло на вопросы.

— Еще и чайки, — усмехнулся я. — Пусть и огромные, и зубастые, однако вы назвали птицу именно так, верно? Значит, я все-таки не ошибся — все создания Тайги произошли от самых обычных птиц. Или зверей.

— Ну… Кто-то не от обычных. — Горчаков поморщился, будто этот разговор ему почему-то совсем перестал нравиться, но все-таки продолжил: — А кто-то и не от зверей.

Елене повернула голову так резко, что споткнулась. Зацепилась ногой за какую-то корягу и, пожалуй, даже упала бы, не успей я поймать ее за локоть.

— Это… это как? — осторожно спросила она.

— Да вот так. Когда Тайга пришла — за Невой не только ж звери с птицами летали и бегали. Там и люди жили, кто раньше на юг уйти не успел. Вот из них-то, значит, и получилось… всякое. — Горчаков говорил с явной неохотой — вспоминать о подобном старики вроде него, похоже, не любили. — Лешие, кикиморы, водяные, русалки… Думаете, они только в сказках бывают?

— А разве нет? — Я пожал плечами. — Я вот что-то пока ни одного не встречал. И дядя даже не рассказывал.

— Так он сам, наверное, не застал уже. Мало таких тварей было, и их к человеку и жилью сильнее тянет — поэтому и перебили всех уж лет сто как. — Горчаков на мгновение задумался. — Может, где-то в глуши за Котлиным озером еще и попадаются, а у Пограничья давно нету.

— Так ты тоже леших не видел? — Елена чуть замедлила шаг, чтобы поравняться с отцом. — Или еще кого-нибудь?

— Я всякое видел. Такое, что и вспоминать не хочется, — хмуро отозвался Горчаков.

— Да ладно вам, Ольгерд Святославович. Мы же не дети малые. Дочка ваша, вон, уж сколько лет сама по Тайге ходит. — Я кивнул в сторону Елены. — Пожалуй, нам не помешает узнать, с чем еще можно столкнуться на том берегу Невы.

— Да откуда ж я знаю? С чем можно, с чем нельзя… — Горчаков явно уже не раз успел пожалеть, что решил поддержать разговор. — Но то, что магия в Тайге сильная — это точно. И живого человека, меняет, и мертвого.

— Мертвого⁈ — Я приподнял бровь. — Это как?

— Врать не буду — сам не видел. Сейчас уже и не вспоминают про такое почти, но раньше вольники рассказывали, что за Невой случается, что покойникам в земле не лежится.

— Я это тоже слышала, — тихо проговорила Елена. — В Тосне. Что плохая примета — у реки хоронить. А если вдруг на том берегу в Тайге человек умер, то его никак нельзя оставлять. Обязательно вывезти надо, и быстро. А уж если никак не получается, то закопать на два метра. И в голову серебряный гвоздь забить.

— Ну, это уже сказки, конечно, — проворчал Горчаков. — Где ты в Тайге гвоздь возьмешь, да еще и серебряный? Пули из штуцера хватит. Или просто голову отрезать.

Судя по интонации и выражению лицу — пасмурному и суровому, как небо в дождливый день — старик знал, о чем говорил. И, возможно, даже сам проделывал что-то подобное с покойниками.

Впрочем, ничего удивительного. Даже сейчас, когда у Пограничья почти не осталось ни автоматонов, ни древних и могучих тварей, Тайга все равно была опасным местом. И люди наверняка гибли там каждый год. Вольники — или кто-то из княжеских дружин. И если уж это случалось далеко за рекой, и поблизости не оказывалось машины…

— А если не отрезать? — поинтересовался я. — Что тогда?

— А тогда, Игорек, ничего хорошего. Может, конечно, и милует Жива. Но если место поганое, если там аспект Смерти держится… — Горчаков ногой отбросил какую-то палку под ногами и направился к ограде хутора. — Тогда быть беде. Помню, мне лет семь было, его сиятельство Георгий Павлович, который тогда в Сиверске сидел, с сыновьями и дружиной в Тайгу пошел. Далеко, чуть ли не за Котлино озеро. И что-то там с ними нехорошее приключилось. Половина дружины полегла, и старшего сына князь не уберег. Пропал, забрала его Тайга.

— Это из Друцких, получается? — Елена обернулась. — Я и не знала, что у Матвея Георгиевича брат есть… Был, то есть.

— Был, — кивнул Горчаков. — Александром звали. Сгинул парень. Только не насовсем… Через два года вернулся.

— Вернулся⁈ — хором переспросили мы с Еленой.

— Ага. Метра три ростом, голова — что твой котел, а зубы острые, как бы не вот такие — каждый! — Горчаков поднял руку, показывая два пальца, сложенные вместе. — Его только по рыжим волосам и узнали, когда охотники под Сиверском застрелили.

— Под Сиверском?