Блэки Хол - Sindroma unicuma. Книга 2.

— Магда, уйми язык. Что случилось, теперь не изменить. Оскорбляя ее, ты унижаешь меня. Как-никак мы были женаты.

— Заморочила тебе голову, уголовная дрянь, — прыскал злобой женский голос. — Блаженная, и её отродье получилось таким же.

— Магда! — рявкнул собеседник, и я испуганно сжалась от окрика. Мужчина продолжил, мгновенно успокоившись: — Тактика не изменится: ошибки прошлого и заботливый отец, беспокоящийся о своем ребенке.

— Ни одной приличной женщине не понравится, когда за твою штанину цепляется огрызок. От него надо избавиться.

— Не кощунствуй. Если судьбе угодно, чтобы ребенок появился на свет, значит, так должно быть.

Очкастый профиль оскорбленно фыркнул и отвернулся к окну:

— Как знаешь. Не хочешь прислушаться к совету и прошлепаешь партию.

— Поглядим. И зажги свет. Хватит экономить на пустом месте.

Окно расплылось, и передо мной снова появился знакомый океан, только берег был не пологий, а обрывистый и крутой. По плывущему пуху и кругам на воде, я догадалась, что океан тек в одном направлении с неспешной молчаливой величавостью, и неизбежность, с которой неведомая сила перемещала немыслимые водные объемы, унося за поворот, потрясла меня.

На дальнем берегу океана кромка темного леса перевернулась, решив искупаться в воде. Глупые деревья, — посочувствовала я им. Не подозревают, что их тоже смоет в неизвестные дали.

— Посмотри, что там плывет? — спросил сзади скрипучий голос.

— Где? — вытянула я шею.

— Вон там. Подойди поближе, — подтолкнули меня в спину.

Берег был глинистым и неровным, местами целые пласты осели или обвалились, осыпавшись. Я нерешительно потопталась.

— Наверное, это плот или корабль, а на нем плывет пират, — сухой жилистый палец с вросшим ногтем ткнул на океан.

Никаких кораблей и пиратов на водной глади я не видела, но не стала признаваться в слепоте. Осторожно сделала шажок к краю, выглядывая по сторонам. Еще шагнула и провалилась вниз.

На меня накатила паника. Пытаясь выкарабкаться, я с отчаянием хваталась за жалкие кустики и травинки, а меня неудержимо утягивало за увязнувшие ноги. В трех шагах слабый ветер шевелил подол черного платья, приоткрывая черные ботинки со шнурками, с интересом уставившиеся на меня.

Из последних сил цепляясь ногтями за землю, рыхло проскальзывающую между пальцев, я хотела закричать: «Ма-ама!», но вырвался лишь тонкий писк. От безраздельного ужаса и неотвратимости грядущего меня парализовало. Когда я сдалась и перестала что-либо соображать, меня схватили за шкирку и вытащили из черной пропасти, а потом поволокли куда-то.

— Посмотри на себя, мерзавка, — злобствовало черное платье. — Грязная неловкая девчонка! Ты испортила лучший выходной костюм. Ну, ничего, сейчас мы его отстираем.

Черное платье швырнуло меня в ванну и включило холодную воду. Плача, я выдиралась, пытаясь выбраться, но сильные руки безжалостно спихивали обратно, намыливая вместе с промокшей одеждой и окатывая ледяной водой. Грязь утекала потоками в слив.

После того, как охрипло горло, оставалось поскуливать, сжавшись в комочек, чтобы согреться.

— Вот тебе наука, чтобы бережно обращаться с вещами, уголовное отродье, — шипело черное платье.

Зубы громко стучали, и меня колотило, как язычок в маленьком колокольчике, с которым я обычно играла, убедившись, что никого нет поблизости, так как боялась навлечь недовольство.

Очнулась оттого, что кто-то легонько тряс за плечо.

— Эва! Проснись, Эва!

— Что? — сипло забормотала, не в силах разлепить глаза. Кто это? Не сразу дошло, что надо мной склонился обеспокоенный Мелёшин.

— Ты плакала, — пояснил тихо. — Я испугался за тебя. Сначала не понял, кто пищит так тоненько. Что тебе приснилось?

— Тут много и пусто, — пробурчала сумбурно. — Места много, но оно не греет. Я замерзла. И окно большое. Вдруг кто-нибудь разобьет и залезет? Боюсь.

— Иди сюда, — сказал Мэл, залез под одеяло и притянул к себе. — У тебя лицо мокрое. Страшный сон?

— Да, — проворочала я языком, отогреваясь у теплого бока, и, прижавшись сильнее к Мелёшину, уснула.

Отличный сон под утро, отличное пробуждение и бесящий потолок. Я поняла, что неправильные формы раздражали меня невыносимо. Наверное, чтобы достать до верхней точки, необходимо заказывать подъемный кран.

Потянувшись вкусно и полно, разогрев каждую мышцу, я сладко назевалась. А при виде спящего Мелёшина, вольготно развалившегося на другой половине дивана, вспомнились ночные страхи.

Осторожно убрав руку Мэла, я выбралась из-под одеяла и на цыпочках сбегала в ванную, где привела себя в относительный порядок. Сначала решила потихоньку одеться и драпануть из квартиры, но потом подумала: взгляну напоследок, как спят принцы. В моем представлении они должны спать на спине, сложив руки на груди, словно умершие, а рядом обязан покоиться на подушке верный меч.

Забравшись на диван, я устроилась рядом с Мелёшиным, и, облокотившись, принялась наблюдать за ним. Пока бегала по своим гигиеническим делам, Мэл развернулся на другой бок лицом ко мне. Он мало походил на принца: всхрапнул, пару раз причмокнул, потер во сне щеку и обнял подушку. Я с интересом наблюдала за подрагивающими ресницами и заметила, как мимолетный отблеск слабой улыбки набежал на его лицо. Судя по всему, Мэлу снился хороший сон, в отличие от моего, ночного и безрадостного.

Не будем вспоминать о плохом, будем мечтать о хорошем. Не удержавшись, я осторожно провела пальцем по бровям Мелёшина, «разрисовывая». Волоски оказались жестковатыми. Мэл вскинул руку во сне и почесал лоб и брови, наверное, ему стало щекотно.

Меня же будто кто специально тянул. Палец прочертил линию вдоль носатого профиля и спустился ниже. Аккуратно обвел нижнюю губу, а потом верхнюю, задержавшись на ямочке. Увлекшись, я погладила слабую щетину на щеке, сначала подушечками пальцев, потом тыльной стороной ладони. Здорово!

С опозданием сообразила, что дыхание спящего изменилось, лишь когда его рука внезапно схватила мою.

— Еще напугаешь, написаю на твой диван, — сказала я шепотом на ухо.

Мелёшин сонно улыбнулся, потянулся вширь и в длину и протер глаза свободной ладонью.

— Как спалось? — осведомился хрипловато.

— Нормально, — пожала я плечами. — Хорошо. Даже окно не беспокоило.

— Агорафобия? — спросил он, разминая мои пальчики.

— Что это за зверь такой? — я не спешила вырывать руку. Ласкающие поглаживания жуть как затягивали.

— Боязнь открытого пространства, — пояснил Мэл.