Игра в умолчания - Макс Мах

на волков. Те как раз вышли из укрытия и показали себя людям. Возникало ощущение, что они того только и ждали, чтобы о них заговорили, но это, разумеется, являлось ошибочным мнением.

– Почему они не нападают? – спросил Керст, пробуя, легко ли выходит из ножен меч.

– Не берусь объяснить, – пожал плечами Виктор. – У оборотней свои резоны.

Волки были крупные, с серовато‑белыми шкурами, отсвечивающими снежным серебром. При движении – а двигались они удивительно быстро и плавно – вокруг зверей возникало как бы морозное мерцание. Странный окрас, если честно.

«А может быть, они и неместные?»

– Они не из здешних кланов, – словно отвечая на незаданный вопрос, сказала Ада.

– А вы знакомы со всеми?

– Раньше знала всех, – почти равнодушно ответила женщина. – Кво и равки до сих пор здесь, персты тоже. А эти явные чужаки. С севера откуда‑нибудь, судя по окрасу.

– Такое ведь часто случается? – спросил Виктор, как раз сейчас кое‑что припомнивший о нравах оборотней.

– Случается, – кивнула Ада. – Разное случается. Только отчего именно сейчас и на нашем пути?

– Притягиваем неприятности? – усмехнулся Ремт.

– Вроде того. – Оскал Адель лишь с очень большой натяжкой можно было назвать улыбкой. – Но до сих пор нам везло. Выкручивались. Посмотрим, может быть, получится еще раз?

– Вы имеете в виду что‑то конкретное, или это просто фигура речи? – Виктор тоже попробовал меч в ножнах и остался доволен свободой движения клинка.

– Что‑то конкретное…

– Может быть, все же удастся избежать боя? – встряла в разговор Тина. – У меня есть немного горькой пыли…

– И не вздумай! – отрезала Адель. – Наживешь себе врагов!

– А так не доживу до такой возможности, что предпочтительнее?

– Предпочтительнее не связываться, – вполне безмятежно рассмеялся Ремт, а волки между тем начали охватывать отряд полукольцом, в любой момент способным превратиться в аркан.

– Горькая пыль прерывает обращение, буквально вышвыривая меняющего облик в человеческое тело, – медленно, с расстановкой, отчетливо выговаривая слова, сказала Ада. – Это унизительно и больно, и ни один оборотень не простит тебе такого унижения и не забудет такой боли. Мужчины, – Адель обвела всех троих коротким холодным взглядом. – Я полагаю, все вы видели голых женщин, но мне не хотелось бы, чтобы присутствующие пялились на мой зад или мои… гм… ну, скажем, молочные железы… Вы все поняли?

– Прошу прощения, сударыня? – Сандер Керст оказался все‑таки не так умен, как представлялось Виктору прежде, он не понял.

– Я собираюсь раздеться, мэтр Керст, – объяснила Ада голосом, от которого скисло бы не только молоко, но и пиво. – Догола, – уточнила она голосом, каким умные женщины говорят обычно самые обидные для мужчин гадости. – И, как дева Паола, отправлюсь нагишом обращать в истинную веру дикарей, то есть волков‑оборотней. Как вам такая идея, мэтр Керст?

– Я не…

– Да что тут понимать, парень! Похоже, ты единственный в нашей компании, кто еще не знает, что я тоже оборотень.

«Оборотень? Ну что ж, как говорится, дело житейское. Но только и я этого не знал тоже. Ну, скажем так, не знал наверняка».

– Оборотень? – В принципе Сандера легко понять. Он вышел в путь, имея перед глазами целостную картину мира. Теперь эта картина рушилась на глазах, не выдержав рутинной проверки на прочность. Бывает, и иногда очень больно. Но кто же нас спрашивает о наших желаниях?

«Бедный, бедный мэтр Керст! Но то ли еще будет!»

– А вы что думали? – подняла бровь Ада и начала с демонстративным хладнокровием развязывать шнуровку длиннополой охотничьей куртки, в которой щеголяла после бегства из замка Линс. – Вы ведь не могли не заметить, Сандер, что волки на нас все еще не напали. Знаете почему?

– Не знаю! – буркнул в ответ Керст.

Выглядел он неважно – крепким красивым мужчинам трудно признавать проигрыш. Даже такой мелкий, как поражение в бодании двух эго – мужского и женского.

– Они чувствуют меня и хотят поговорить. – Раздевалась Адель в среднем темпе. Не страсть, но и не танец обнажения, какой можно увидеть в притонах Горама. Тем не менее зрелище получилось впечатляющее, хотя Виктор и знал уже, что дама Адель – женщина не его романа.

– У оборотней есть свои понятия о чести, – сказала она, стягивая через голову батистовую нижнюю сорочку. – Перед боем, даже если он предполагается смертельным, необходимо переговорить и объясниться.

«Разумно… Господь милосердный! – Виктор едва не вздрогнул, увидев на покатом плече женщины „лилию Калли“, и тут же перевел взгляд на Сандера. – Вот как! Значит, ты все‑таки знаешь, что было вытатуировано на твоем плече! Любопытно. И даже очень! Ведь со времен восстания прошло больше тридцати лет… Впрочем…»

Кое‑кто мог уцелеть в том кровавом хаосе, в котором сгинули почти все главные участники мятежа, а упертые фанатики не успокаиваются никогда. Родители или воспитатели Сандера вполне могли оказаться именно такими. И тогда выходило, что это он сам вырезал по‑живому «лилию Калли» со своего плеча. Знал, что она означает, и знал, что делает. Достаточно было сейчас взглянуть на лицо Керста. На выражение этого красивого мужественного лица.

«Так‑то, парень!»

– Все! – сообщила Адель, оставшись «ни в чем». – Слабонервных прошу в обморок не падать, а остальных – ждать и ничего не предпринимать до тех пор, пока я не вернусь или не погибну. Это все!

С этими словами Ада отвернулась и пошла навстречу ожидавшим в отдалении волкам. Шаг, другой, – а шла она удивительно красиво, без стыда и стеснения демонстрируя свое чудесное во всех отношениях тело, – мгновение, и ее фигура словно бы пошла вдруг рябью, стремительно теряя четкость очертаний. Еще шаг или два, и вместо Ады к изготовившимся к схватке волкам шагало странное существо, сочетавшее в себе черты волка и человека. Оно все еще оставалось прямоходящим, но голова, обзаведшаяся пастью, и конечности, больше напоминающие лапы