Игра в умолчания - Макс Мах

– Для меня? – не поняла Тина.

– Для тебя, девочка, – улыбнулась Адель. – Поверье утверждает, что птица Аюн всегда пророчит лишь для одного. И только ему открывает свой истинный облик. А пророчит она только удачу, так уж у нее заведено.

4. Семнадцатый день полузимника 1647 года

В конце концов ущелье Сгоревшей сосны, а оно оказалось весьма протяженным, вывело компаньонов на маленькое плато, расположившееся выше зоны лесов. Здесь уже не встречались ни сосны, ни кедры, тем более не росли на этой высоте дубы и буки. Только низкие кустарники, вереск, жесткие травы да мхи. Стало по‑настоящему холодно, так что ночью вода замерзала в котелке. Кое‑где среди валунов и обломков скал виднелись белые, искрящиеся на свету пятна, но снег здесь прошел дня два‑три назад. Сейчас же погода стояла холодная, но сухая, и небо сияло прозрачной синевой. Ни облачка, ни тучи. Простор и безмерная высота.

– Ну, вот и Ладонь Зар’ака, – сказал ди Крей, когда, вывернув из‑за скал, тропа вывела их на плато. – Полдня пути прямо на запад, а дорога здесь должна быть удобная, без помех, – и мы у Ворот Корвина. А уже за ними, как он и сказал, – последние слова Виктор произнес с особым выражением, – Холодное плато. Там будет сложнее: дорога дрянь, да и долгая, путаная. Хорошо, если в три дня одолеем, а ветер на Холодном плато такой, что вымораживает до костей. Оттого оно так и называется, это плато. Там и летом‑то нежарко, особенно ночью, ну а в зимнюю пору – вообще адские погреба!

Ди Крей был странным человеком. Он то говорил как философ, то превращался в истинного лесника – кондового горского проводника, человека простого и как бы незатейливого. Вот только Тина видела, чувствовала – он куда сложнее. Однако если Виктор что и скрывал, делал он это не во зло, не с намерением навредить ей ли, кому другому. Просто у него, как, впрочем, и у остальных компаньонов, имелись свои непростые резоны и секреты, разглашать которые он не обязан. Да и ей, Тине, лезть в чужие дела не следовало. Есть и есть, пусть так и остается. Но какие бы тайны ни скрывал спокойный взгляд ди Крея, человек этот вызывал у Тины скорее симпатию, чем простую и, в общем‑то, равнодушную по своей природе дружественность дорожного попутчика.

– «Ворота Корвина»? – переспросила Тина, вглядываясь в подернутую легкой дымкой даль. На мгновение ей показалось, что завеса раздвинулась и она видит две высокие красные скалы‑колонны, как бы обрамлявшие проход в новое ущелье, узкую щель, рассекающую сплошной скальный массив, взметнувшийся на добрую сотню метров вверх и протянувшийся на юг до плеча могучей горы и на север – до головокружительного провала в никуда.

– Это те скалы? – спросила она ди Крея. – Вот те – красные?

– Красные? – Виктор посмотрел туда, куда указывала Тина, и обернулся к ней. – Ты видишь красные столбы?

– Нет, – мотнула головой Тина. – То есть да. Нет, конечно! Черт! – воскликнула она, окончательно запутавшись. – Я их увидела… Или мне показалось, что увидела? Красные, высокие, а между ними узкая темная щель…

– Ворота Корвина, – кивнул ди Крей, не спуская с нее взгляда. – Так они и выглядят. Но я их не вижу, слишком далеко. Подумайте об этом на досуге, миледи, это стоящая тема для размышлений.

«Да уж…»

Иногда он обращался к ней на «ты», а иногда – на «вы», и было невозможно сказать, когда он иронизирует, а когда – серьезен.

– Что там? – спросил, подходя к ним, мэтр Керст. Сейчас была его очередь вести за собой караван вьючных лошадей.

– Плато Ладонь Зар’ака, – объяснил, подходя вдоль цепочки лошадей, Ремт Сюртук. – Пять‑шесть часов пути, и мы войдем в Ворота Корвина. Я к тому, что, если не топтаться, а поспешить, успеем затемно и до Холодного плато добраться, и найти в скалах у Темного зеркала удобное место для бивака. Это значит, чтобы самим на холодном ветру не пропасть и лошадей не погубить.

– Там действительно так холодно? – поинтересовался Сандер.

– Там ужасно, – счастливо улыбнулся Ремт.

– Но ведь другие проходят.

– Летом.

– Ну и сейчас еще не совсем зима.

– Не совсем, – согласился Ремт. – Но нам хватит.

«Особенно тебе», – мысленно вздохнула Тина.

– Особенно мне, – тихо добавил Ремт, но она его расслышала.

«О чем это ты?» – удивилась девушка, но ничего, разумеется, не сказала, даже бровью не повела. Однако запомнила, отложила в памяти до лучших времен. Не без этого.

– А вы, юная леди, замерзнуть не боитесь? – Но во взгляде Керста не вопрос, а нечто совсем другое, новое, появившееся недавно, буквально несколько дней назад, и пока Тиной не разгаданное.

– Я как все, – пожала она плечами и пошла прочь, оглядывая открывшуюся справа вересковую пустошь, но Керст не отставал.

– Хорош верещатник, – сообщил он без тени улыбки, как бы вполне всерьез.

– И чем же он так хорош?

И в самом деле, пустошь – она пустошь и есть, хоть вереском заросла, хоть кустарником, что в ней хорошего?

– Красиво!

«Красиво? Возможно. Но блекло и печально. Впрочем, на вкус и цвет…»

– Любуйтесь, Сандер, – улыбнулась она, оглядываясь. – Ни в чем себе не отказывайте!

Рассказ Ады о событиях в лагере лорда де Койнера удивил Тину и заставил задуматься. Она уже видела Керста в деле и не сомневалась – для этого, собственно, и не было никакой причины, – что Сандер храбрый и умелый боец. Однако Ада утверждала, что он дрался так же быстро, как и тогда, когда на них напал Охотник, но более всего встревожил Тину неожиданный обморок Керста, случившийся чуть ли не сразу после поединка. Да это и не обморок был вовсе, вот