Игра в умолчания - Макс Мах

в чем дело. Обморок, сиречь синкопа, может случиться, что бы там ни говорили невежды, и у крепкого, сильного мужчины. Это не исключительно девичье недомогание, отнюдь нет. Всяко бывает: на солнце перегрелся, жирного переел, крепкого перепил… Однако у Керста как будто бы не было предвестников – ни дурноты, ни слабости, ни зевоты, – да и без сознания он оставался не минуты и даже не часы. Трое суток – не игрушки, таких обмороков, кажется, и не бывает никогда.

«Но тогда что?»

И снова вспоминалась толстая книга‑гербарий из затянутого дымкой забвения Тининого детства.

Три доли сушеного зверобоя, гран – чистеца, можно и свежего, четверть золотника настоя портулака… пустырник… маралий корень… цвет абрикоса и базилик камфорный… сирения…

«Не может быть! – думала она, идя по едва различимой тропе. – А если и вправду? Но мне‑mo что? Пусть другие печалятся, а я тут ни при чем!»

Но выходило, что при чем. И это ее тоже тревожило. Не стоило ей влюбляться в такого типа, как Сандер. И вовсе не из‑за обморока этого сраного, следствия которого могли поколебать многих и многих, но не Тину. Ее беспокоило «второе дно» Керста, неявное, но ощущаемое почти на пределе чувств. Что‑то там было в душе Сандера, что‑то, что, скорее всего, не понравилось бы Тине, дай он ей туда заглянуть.

«Но, может быть, я все это придумала?»

И такое возможно. Историю про лису и кислый виноград не зря рассказывают: человеку всегда легче отказаться от того, что ему не нравится, чем наоборот.

5

– Мы не одни. – Ремт всего лишь первым сказал это вслух.

«Его право, не так ли?»

– Вот и мне так кажется. – Виктор уже несколько минут чувствовал на себе чужие взгляды, а моментами, казалось, ощущал и «одышливое» дыхание бегущих трусцой волков.

«Почему они не нападают?»

– Как думаешь, почему они не нападают? – спросил Ремт.

Иногда создавалось впечатление, что покойный маршал читает мысли, но это было не так, просто Герт де Бройх был на редкость умным сукиным сыном. Был таким при жизни, остался и после смерти, что бы там с ним на самом деле ни произошло.

Как вы?.. – осмелился спросить несколько часов назад Виктор.

Не знаю, – с явным сожалением ответил маршал. – Само как‑то случилось. Там, вы ведь понимаете, о чем я говорю? Так вот, там все совсем не так, как здесь. Многое случается, потому что случается, и ты сразу понимаешь, что это правильно, хотя и не знаешь, отчего так и зачем.

– Я думаю, они не охотятся, – предположил Виктор.

– Возможно, – согласился Ремт. – Но скоро мы это узнаем наверняка. За ворота волки не пойдут, ведь так?

– Да, – согласился ди Крей. – Полагаю, правила все еще действуют даже и на этой высоте.

«Им и не надо туда идти. Достаточно перехватить нас перед Красными столбами…»

– Может быть, у девочки есть горькая пыль? – предположил Ремт.

– Может быть, у мальчиков есть ножи? – вопросом на вопрос ответил Виктор.

Он догадывался, что все это неспроста, хотя не знал – и откуда бы? – что здесь не так. Но одно он мог сказать более или менее уверенно: речь шла не о стае, в какую обычно сбиваются волки, а о ватаге, какими ходят оборотни. Разумеется, он мог и ошибиться, волки держались в отдалении, не давая себя толком рассмотреть. Но это‑то и настораживало.

«Черта здесь, черта там, и помилуй боже, если зверь похож на кошку, да еще и мяукает, отчего бы не предположить, что это кошка и есть?»

Итак, возможно, и скорее всего, это оборотни. По минимуму пять, максимально – до дюжины. Опасны до чрезвычайности: были бы обычные волки – сошли всем скопом за одного Охотника. Но дюжина оборотней‑вервольфов – это противник не для трех мечей и двух «недоделок».

«Впрочем, как минимум один из нас эту встречу переживет…»

Птица Аюн не обещает удачи впустую. Во всяком случае, так говорят. Хотелось верить, что говорят неспроста и неошибочно. Тогда у Тины появлялся шанс.

«Что за странная девушка? И что мне за дело, как там у нее все получится?»

Но удивительное дело, мысли о Тине наполняли его память странно‑тревожными, хоть и неразборчивыми образами. Прошлое не желало расставаться со своими секретами, но что‑то в нем, в этом прошлом, откликалось на какие‑то штрихи – знать бы еще какие – во внешности девушки, на ее голос и манеру говорить, на рост и ловкость и, вероятно, на многое другое. Словно бы образ Тины входил в резонанс с чем‑то глубоко упрятанным в памяти ди Крея, забытым, скрытым под пеленой забвения, но неутерянным, по‑прежнему существующим в нем.

– Волки! – вскрикнула вдруг Тина, шедшая несколько позади. – Смотрите! Смотрите! Там волки!

Виктор обернулся и быстро взглянул на остальных членов отряда. Керст явно встревожился и сейчас озабоченно озирал дальние кустарники, а вот Адель как будто и не удивилась.

– Волки, – кивнула она, отвечая Тине. – Экая невидаль! Мы же в горах, девочка. Где же волкам и жить, как не в горах?

– Я не думаю, что это обычные волки, – мягко возразил ей Ремт, остановившийся рядом с ди Креем.

– Знаю. – Адель бросила на «проводника» внимательный взгляд и сразу же перевела его