Зловещие маски Корсакова - Игорь Евдокимов

class="p">– Если они здесь, то храниться будут в старой кордегардии, – прервала его размышления Франческа. Мимолетным движением она вернула пистолет обратно в рукав и, развернувшись, поспешила по коридору.

– Откуда вы… – начал было Корсаков, но Галеаццо хлопнул его по плечу и прошептал:

– Никогда не спрашивай у этой вавилонской блудницы, откуда ей что-либо известно, спать будешь спокойнее.

Корсаков и Бонавита направились следом за Франческой по пустым коридорам палаццо. В отличие от бального зала, здесь было темно и холодно, а каменные стены без малейших украшений вызывали ассоциации не с барочным дворцом, а скорее с мрачным средневековым замком. Франческа, кажется, ориентировалась в них безошибочно. Она выбирала повороты, не задумываясь ни на секунду, а в какой-то момент даже нырнула за гобелен, закрывавший винтовую лестницу так, что не знающий о ее существовании человек прошел бы мимо.

– Сколько времени прошло с момента моего ареста? И почему здесь так пусто? – тихо спросил Владимир, пока они крались за девушкой.

– Меньше, чем ты думаешь, – ответил Галеаццо. – Буквально четыре часа. Скоро утро.

– Слуги Лоредана сейчас убирают бальный зал, – добавила Франческа. – Охрана дежурит у входов, а сам хозяин и старейшины продолжают советоваться в его личных покоях. Я веду нас так, чтобы не попасться никому на глаза.

– Но все же откуда…

– Младший сын Лоредана весьма хорош собой, – одарила его ледяной улыбкой Франческа, обернувшись на секунду. – Скучен, туповат, но весьма хорош.

Больше вопросов Корсаков не задавал. А вот существо внутри его буквально рычало от восторга. Владимир попытался заглушить его, насколько это возможно.

Спустя еще минуту Франческа вывела их к массивной дубовой двери. Девушка прислушалась, а затем приложила палец к губам. Троица приникла к темной нише у стены. Вскоре и до слуха Корсакова донеслись голоса из-за двери. Говорили они на итальянском, один – чисто, второй – с узнаваемым французским акцентом.

– Я не знаю, чего вы еще от меня хотите, – сказал первый.

– Посмотреть еще раз, – ответил француз. Вильбуа, несомненно. – Я не верю, что Корсаков заявился на маскарад с пустыми руками.

– Синьор, я могу сколько угодно изучать эти вещи, ответ будет тем же. Единственный артефакт среди них – это медальон. Но он просто защищает хозяина от одержимости. Да, возможно, нам стоит разобрать часы…

Корсаков сжал кулаки. И ему, и засевшему внутри духу сейчас очень хотелось ворваться в кордегардию и потребовать у Вильбуа реванша. Или просто убить его на месте с особой жестокостью. Но он понимал, что в открытом бою, скорее всего, проиграет, а любое порывистое решение поставит под угрозу Бонавита, которые вытащили его из плена. Первый голос, итальянца, будто почувствовав злобу Корсакова, продолжил:

– Но я не чувствую никаких эманаций. Скорее всего, это просто фамильная реликвия. Трость, безусловно, интересная. Вы же обратили внимание, что в ней скрыт клинок?

– Конечно, – ответил Вильбуа.

– Но на этом ее свойства кончаются.

– А перчатки? Они не слишком подходили к его костюму?

– Вещь изысканная. Не могу, правда, угадать, из какой кожи они сделаны… Но вновь повторяю, я не чувствую никаких признаков, что они являются артефактом. Какое бы средство ни использовал Корсаков для наложения проклятия, ни одна из этих вещей не помогала ему в этом. Рекомендую еще раз осмотреть зал. Возможно, он все-таки попытался избавиться от инкриминирующих улик прежде, чем вы его задержали. Я вам еще нужен?

Дверь распахнулась, глухо врезавшись в стену. Из кордегардии буквально вылетел Вильбуа. Даже в полутьме коридора Владимир видел, что француз чуть ли не дрожит от бессильной злобы.

«Он уязвим. Он не замечает ничего вокруг».

Вильбуа широким шагом миновал нишу, не заметив спрятавшихся в ней людей.

«Надо напасть сейчас. Со спины. Отомстить за унижение. Это логичный ход. Вильбуа ведь не отстанет и будет охотиться за мной до конца. Лучше избавиться от него сейчас!»

Владимир закрыл глаза и задержал дыхание. Эти мысли чужие. Они не принадлежат ему. Их нельзя слушать. Они должны замолчать…

Вновь раздались шаги. Итальянец, осматривавший его вещи, шаркающей походкой вышел в коридор. Это оказался сухонький старичок в пенсне и поношенном костюме, фигура которого показалась Владимиру знакомой. Видимо, он заметил его на маскараде. Старичок меж тем посмотрел вслед французу, растерянно пожал плечами и направился в противоположную сторону.

– Сейчас или никогда, Корсаков, – шепнула Франческа и первой скользнула за дверь.

Когда-то кордегардия служила для размещения личной стражи рода Лореданов. Ее внутреннее убранство так и осталось аскетичным – никуда не делись даже почерневшие пятна на стенах, там, где раньше чадили факелы. А вот предназначение комнаты изменилось полностью.

Вдоль стен стояли застекленные шкафы и железные шкафы-решетки, в которых хранились предметы, заключенные в индивидуальные футляры. Корсакову бросились в глаза окровавленный канделябр, явно проломивший чей-то знатный череп когда-то давно, и серебряная шкатулка, покрытая копотью и зашитая красным восковым шнуром. На центральном постаменте покоилась узкая цилиндрическая капсула с символами на древнеарамейском – внутри клубился сгусток тьмы, который слабо светился изнутри, как уголек, упрямо не желающий потухнуть. Рядом на стене висел кинжал из обсидиана с гравировкой на латыни: «Принадлежал одному из Троих, отвергших имя Господа». Но большую часть комнаты занимали запечатанные сургучовыми печатями свитки.

– Пророчества, – тихо пояснила Франческа.

– Ах да, он же их коллекционирует, – вспомнил Владимир.

– Эх, посмотреть бы парочку, незаметно… – протянул Галеаццо.

– Не переживай, вряд ли ты удостоился такой чести, чтобы в них написали про тебя, – фыркнула сестра.

Корсаков не слушал их. На столе в углу лежали его вещи: амулет, трость, часы и, самое главное, перчатки. Он почувствовал, как от одной мысли о том, что их крутили в руках и обследовали посторонние (и в особенности Вильбуа), внутри его снова разгорается ярость. Он быстро пересек комнату и схватил перчатки. Натянуть их на руки оказалось непросто – ладони тряслись, словно у пьянчуги, который дорвался до бутылки спиртного. Наконец он все-таки справился, благодарно прислушиваясь к тому, как возмущенно затихает чужой голос в голове. Амулет и часы он вернул на место уже спокойно и уверенно. А трость так вообще смахнул со стола и крутанул в воздухе пижонским жестом.

– Ну, теперь я не вижу поводов злоупотреблять гостеприимством синьора Лоредана, – довольно объявил он, повернувшись к своим спасителям. – Как вы намереваетесь меня отсюда вывести?

VII

1881 год, октябрь, Венеция, раннее утро

Предрассветная Венеция разительно отличалась от ночной. Исчезли толпы на набережных, оставив после себя догоревшие фейерверки и пустые бутылки вина. То тут, то там, завернувшись в плащи, храпели не дошедшие домой гуляки. По пустым переулкам гулял промозглый осенний ветер, а над водой