Зловещие маски Корсакова - Игорь Евдокимов

полминуты, а при должной сноровке – и того быстрее. Владимир вскинул револьвер, примеряясь к его весу и прицелу.

– Тебя все равно не пустят с ним на бал, – заметил Галеаццо. Он наконец остановил свой выбор на Арлекине, беззаботно швырнув ставшую ненужной вторую маску через плечо.

– Если на бал не заявится толпа кадавров, то там он мне и не понадобится, – ответил Корсаков.

– Ragazzi, siete pronti?[43]

В гостиную вошел высокий, статный мужчина с серебристыми висками и холодными серыми глазами. В молодости он явно был красавцем, да и сейчас мог произвести впечатление на дам, если бы не строгое и усталое выражение лица. Другими словами, Гаэтано ди Бонавита-и-Орсини служил постоянным напоминанием о том, как будет выглядеть его сын спустя двадцать пять или тридцать лет постоянной борьбы с потусторонними силами.

– Да, отец, – ответил Галеаццо. Владимир заметил, как с друга мигом слетел шутовской вид. Галеаццо вытянулся перед отцом по стойке «смирно», будто солдат при виде генерала.

– Готовы, синьор Бонавита, – сказал сам Корсаков, вежливо склонив голову.

Гаэтано он видел второй раз в жизни. Как объяснил его сын, Бонавита-старший почти не появлялся дома, в Милане, где обычно проживало семейство, постоянно пропадая в разъездах или в Венеции. Чем он здесь занимался, оставалось секретом даже от его собственных взрослых детей. Гаэтано заглянул в свой дворец поприветствовать Корсакова вечером после встречи со старейшинами и стычки с кадаврами Фарука. Галеаццо убедил Владимира поделиться этими событиями с отцом. Тот выслушал гостя внимательно, но посоветовал лишь никуда не выходить в одиночку и вообще быть осторожным. При этом Корсакову показалось, что он хотел сказать что-то еще, но в последний момент передумал.

– А где твоя сестра? – обратился к сыну Гаэтано.

– Вы же ее знаете – Отвечая, Галеаццо использовал уважительное обращение, что многое подсказывало о его взаимоотношениях с родителем. – Платье, макияж, прическа, чашечка кофе, немного сплетен. Но она будет на месте, не сомневайтесь. Скорее всего, даже раньше нас.

– Хорошо, – кивнул Бонавита-старший. – Убедись, что лодка готова. Я скоро буду.

Галеаццо поклонился и вышел. Корсаков последовал за ним, но хозяин дворца остановил его, положив руку на плечо.

– У вас назначена встреча с де ла Сердой, не так ли? – спросил Гаэтано.

– Откуда вы… – вырвалось у Корсакова. Он тут же мысленно обругал себя. Давно уже пора было научиться хранить секреты.

– От самого дона Симона, – не дал ему закончить Бонавита. – Хочу дать вам совет. Расскажите ему все, о чем рассказали мне. И даже то, о чем сочли нужным умолчать. Дон Симон должен узнать все. Только так он сможет вам помочь. И, поверьте, он единственный, в чьих силах это сделать. Надеюсь, вы меня услышали. Andiamo[44].

С этими словами он спрятал лицо под белой остроносой маской, точь-в-точь похожей на те, что носили кадавры Фарука и, не дожидаясь ответа Корсакова, покинул гостиную.

* * *

Проплывая по каналам Венеции, Владимир пришел к выводу, что подобные же маски, прозванные баута, носило множество горожан, радующихся началу карнавала. Нельзя сказать, что этот вид обрадовал Корсакова. Каждый силуэт, закутанный в черный плащ и скрывающий лицо под маской и черной треуголкой, мог оказаться слугой Фарука. В городе, на ближайшие несколько недель ставшем сценой для огромного и нескончаемого маскарада, разобрать, кто просто прохожий, а кто притаившийся враг, стало очень сложно.

С другой стороны, праздничная атмосфера оказалась заразительной. В переулочках и на маленьких площадях-кампо, выходящих на каналы, царило веселье. Слышались мелодии скрипок и стук тамбуринов, отовсюду звучал заливистый смех, а вино, казалось, льется рекой. Галеаццо, глядя на эту картину, облокотился на борт лодки, всем своим видом невольно демонстрируя, что хотел бы оказаться там, в гуще событий, а не плыть на скучный и формальный маскарад. Отец его энтузиазма не разделял.

– Un banchetto al tempo della peste[45], – прошептал Гаэтано из-под маски.

Гондола вывернула на Гранд-канал, где праздник уже принял совсем другой размах. Люди веселились на причаленных или плывущих баржах. В вечернее небо взмывали яркие искры салютов. Вдоль выходящих на канал набережных висели гирлянды и разноцветные флажки. И везде, к удовольствию разноцветной маскарадной толпы, лилось вино.

Их лодка взяла курс к одному из дворцов, из тех, что стояли ниже моста Риальто. Корсакову подумалось, что лучше места для бала, куда приглашены исключительно оккультисты и исследователи сверхъестественного, придумать было сложно. Здание притягивало взоры: строгое, мрачное, резко выделяющееся на фоне соседних барочных и византийских палаццо. К освещенному факелами причалу ежеминутно приставали лодки. Их пассажиры один за другим скрывались за дверями водного портала – классического элемента венецианской архитектуры, представлявшего собой парадный вход, обращенный не к улице, а прямо к водам канала. Прямо над ним нависала квадрифора – четыре одинаковых высоких окна, но не округлых, как в большинстве дворцов, а остроконечных, готических. Еще два огромных окна, на этот раз круглых, располагались по обе стороны от квадрифоры. От них исходило яркое сияние – внутри явно горели сотни свечей и ламп. Владимиру почудилось, что фасад имеет неприятное сходство с человеческим лицом. Круглые окна – глаза, квадрифора – рот, полный острых зубов. Не слишком-то конспиративно…

Их гондольер наконец улучил момент, вклинился в поток гостей и направил лодку к причалу. Отец и сын Бонавита ступили на доски пристани первыми, за ними последовал Корсаков. У входа во дворец стояли молчаливые слуги в обязательных масках, проверявшие приглашения. Владимиру на миг пришла в голову дурацкая мысль – а что он будет делать, если Бонавита войдут внутрь, а вот его не пропустят, захлопнув двери перед самым носом, словно он какой-то попрошайка, дерзнувший сунуться в высшее общество. Этот абсолютно глупый и неуместный страх заставил его собраться. Он выпрямился, задрал нос и последовал за своими провожатыми со всем возможным достоинством, легонько постукивая тростью о доски причала.

Естественно, никто его останавливать не стал. Парадные двери распахнулись перед троицей, впуская их в холл, где не горело ни одной свечи. Просто огромное холодное полутемное помещение без единого украшения. Владимир подозрительно огляделся.

– Не обращай внимания, Лоредан просто хочет сыграть на контрасте, – заметив его замешательство, сказал Галеаццо.

– На контрасте? – уточнил Корсаков.

Ответа не потребовалось. Перед ними распахнулись следующие двери – и Владимир на секунду подумал, что ослеп.

Бальный зал палаццо сиял, словно драгоценная шкатулка. Массивные люстры из муранского стекла отражали огни сотен свечей. Высокий потолок, расписанный (в этом Корсаков не сомневался) каким-нибудь выдающимся итальянским