Жена на час: вампиров просьба не беспокоить! - Тамара Ключинина

куст сирени. «Потому что ее цветы весной раскрываются, даже если их засыпает зимой снегом», — сказал тогда, вытирая землю с испачканных ладоней. Теперь сирень, усыпанная лиловыми гроздьями, качалась, будто шепча: «Видишь? Стоило дождаться».

Антон и Денис ерзали рядом, как два пингвина в слишком тесных костюмах. «Мам, ты точно не упадешь со своих каблуков?» — взволнованно шипел Денис, когда я поправила фату. Его пальцы дрожали — те самые пальцы, что год назад сжимались в кулаки при виде Александра. Сейчас он украдкой смотрел на Рафаэля, который поправлял Антону криво завязанный галстук. Как же мы дошли до этого? Вспомнилось: ночные ссоры, хлопанье дверей, их крик: «Ты нам не отец! Вы никогда не станете семьей!» А теперь они стояли здесь — мои мальчики, повзрослевшие, не просто принявшие мой выбор, но и ставшие Александру настоящими сыновьями. Никогда не забуду тот день, когда Антон впервые назвал его «папой», а Денис, получая паспорт, взял его отчество — будто ветвь, привившаяся к роду Лунодворских, в который теперь вхожу и я.

Платье — белоснежное и легкое, как облако, струилось по фигуре. Я специально выбрала такое, чтобы оставить позади старые воспоминания. Ни намека на прошлое — только чистота и свет, которые обещали: теперь все иначе, новая глава в моей жизни. Александр, заметив мой взгляд, нежно улыбнувшись, прошептал:

— Ma chérie, tu brilles plus que toutes les étoiles de mon ciel! (прим. автора: пер. с фр.: любимая, ты сияешь ярче всех звезд на моем небосводе).

Его слова растворили последние тени сомнений. Больше никаких никаких намеков на ту, что когда-то бежала от себя. Теперь я счастлива жить — здесь и сейчас.

Я с любовью посмотрела на наших гостей: Катерина счастливо улыбалась, обмахиваясь веером, ее живот округлился, как луна в последней четверти. Полгода назад она рыдала у меня на кухне: «Алексей постоянно на работе, он никогда не захочет ребенка!», а сейчас он бережно придерживал ее за талию, словно боялся, что счастье ускользнет. Мы все учимся бояться по-разному, — подумала я, ловя взгляд Евгения. Бывший секретарь Александра, когда-то красневший при слове «любовь», теперь держал за руку Елену — мою бывшую горничную. Она тихонько смеялась, показывая ему на Бишона, который только что вынес нам кольца, чуть не запутавшись в ленте.

Александр слегка сжал мою руку, и я обернулась, встретив его взгляд — тот самый, что когда-то заставил меня поверить, что вечность может уместиться в одном танце. «Готовы ли вы, графиня, к нашему вальсу?» — его губы коснулись моей ладони, гости затихли, завороженные взмахом дирижерской палочки. Даже Бишон, умостившийся у ног сыновей, навострил уши, будто понимал: сейчас воздух наполнится не звуком, а самой судьбой. Я кивнула, вспоминая наш самый первый вальс и чувствуя, как под первые ноты ноктюрна растворяюсь в ощущении безграничного счастья.

«Помнишь, наш первый танец? — его губы коснулись моего виска, и звуки виолончели вплелись в шепот. — ты покраснела, как рассвет над Веной, а я подумал — вот она, живая кровь среди наших мраморных статуй». Я с любовью улыбнулась ему в ответ, мимолетно удивившись тому, насколько по-разному мы помним тот вечер. «Ты тогда улыбнулась, — Александр провел пальцем по моей щеке, и в его глазах вспыхнули отражения гирлянд, будто кто-то зажег созвездия, — и я понял — ты не бежишь от моей тьмы. Ты рисуешь в ней узоры, о которых не догадывался даже я».

Когда гости разъехались, а луна взошла над нашим домом, я стояла на террасе, слушая, как Денис спорит с Антоном об уборке, Александр обнял меня сзади:

— Ты плачешь?

— Нет… — я прижала его ладонь к своей заплаканной щеке, — Просто… кажется, счастье в глаз попало.

Он тихо рассмеялся, и в этом смехе звучали все наши ссоры, ночные разговоры, слезы примирения. Дом за спиной гудел, как улей, наполненный жизнью, которую мы построили все вместе.

Когда луна поднялась выше, а смех сыновей растворился в ночи, я сняла с пальца кольцо с изумрудом — тот самый камень, что столько времени мне напоминал: «Ты сильна только тогда, когда полагаешься на себя». Зеленый огонек дрогнул в темноте, будто протестуя, но я уже сжала металл в ладони. Не думая, шагнула к кусту сирени — тому самому, что Александр посадил в нашем саду. Присев на корточки, разгребла землю у корней и бросила кольцо в черную сырость. «Пусть станет частью твоей истории», — мысленно обратилась к сирени, вставая и отряхивая ладони, — теперь ее корни будут расти, обвивая погребенный символ моего прошлого и застарелого страха.

Александр, стоявший в тени, не спросил ни слова, лишь подошел и обнял. Изумруд, похороненный в земле, больше не давил на палец — вместо него я чувствовала холодок от особого серебряного кольца с выгравированными клятвами на древнем языке. Накануне, в полночь, мы обменялись ими в фамильной часовне Лунодворских. Не просто клятвы, а кровный обет по вампирским законам — чтобы я стала его женой в обоих мирах: том, где рассветы окрашивают жизнь в цвета школьных дневников и родительских собраний, и том, где вассалы склоняются перед нами в поклонах и изящных реверансах. Наша тайна, — как он назвал это, целуя запястье там, где проступили едва заметные следы от укуса.

— Когда-нибудь они узнают, — тихо сказала я, глядя, как лунный свет играет в его зеленых глазах, временно приглушая янтарный отсвет, падающий из окон нашего дома.

— И выберут сами, — он провел рукой по веткам сирени, словно поглаживая страницы еще не написанной семейной летописи.

А я, наконец, поверила: счастье — не цель. Это язык, на котором мы научились говорить друг с другом.

Конец