Наследник огня и пепла. Том IХ - Владислав Добрый

ведрами. Или, может, я преувеличивал. Хотя… может и нет. В делах ему помогало всё, что хоть как-то связано с магией — от сердец нежити до кишок тварей из Гибельных земель. Но алхимия — не химия. Однажды Каас похвастался, что улучшил «формулу», заменил «капли пота первородного быка» на «пол унции гнева». Я спрашивал Бруно, что это значит. Он ответил: гнев можно выразить через кровь, цветы, пепел с поля битвы. Всё символично, всё ритуал.

В этом и была суть: каждый алхимик из Университета создавал уникальные, неповторимые вещи. Сейчас, например, они мазали крылья новой версии «Горшка» раствором на основе ртути, чтобы обеспечить подъёмную силу. А направления задавали, рисуя на них особые знаки. Просто чернила, но с ритуалом. В Цветочном городе, говорили, всё проще — там писали «лети» магическими чернилами, и это работало. Как-то.

Но везде была философская ртуть. А значит, это не просто магия. Это мана. Чистая. Лилия утверждала, что Красный Волок жрет магию и из артефактов. И уже давно на голодном пайке… Видимо, все же, он не всеядный.

— Надо было взять с собой сердце нежити… — пробормотал я. И тут меня осенило.

Я снял наруч, вспорол подкладку Когтем и достал оттуда тонкие пилёные пластинки демонических рогов. Отступил, выкопал ямку в песке и опустил туда один кусочек размером с ноготь. На пробу.

— Дааа… — протянул узник. — Это плата хороша.

Я и сам видел, как по песку прошла бордовая волна, как он зашевелился, затрепетал.

Я прищурился. Не спешил.

— Что ты можешь дать? — спросил я. Время торговаться.

Ответ был… странный. Длинная тирада. Голос будто сломанный магнитофон: хрип, треск, чужеродные звуки. Потом он затих, обмяк — и начал уходить в песок.

Я бросился вперёд, коснулся его шеи. Мертв.

— Я смог разобрать почти всё. И запомнить, — к моему облегчению, сказал Сперат. Вот что значит музыкальный слух.

— Он предлагал рабочих, — уточнил я. — Они едят, их надо кормить. Но понимают команды голосом. А потом?

— Если будет достаточно еды и магии, он даст ещё кое-что. Обещал сто, но пока у него только семь. За остальными прийти через год. Еды надо много. Лучше мясо. Но можно и растения. Только он считал это в объёмах — я не понял, сколько.

— И просил разговаривать чаще, — кивнул я. — Ему скучно. А говорил он — с трудом. Почему бы ему не сделать постоянное ухо?

Я раздражённо посмотрел, как тело медленно втягивало песок. Очень много возни для приятельских бесед.

— Про рабочих: он сказал, когда их выдаст?

— Нет, — покачал головой Сперат. — Но просил вернуть одного через год.

Видимо, снять «показания». Я передал Сперату наруч с прорванной подкладкой. Сперат бережно завернул его в ткань и спрятал под кольчугу. Ни один кусочек демонического рога не должен был упасть на песок. Больше — ни один. Хотя, может такая щедрость от Красного Волока, это аванс. Как ни крути, это у него единственный шанс выбраться. Хоть какой-то.

Мы промаялись на красном песке не меньше часа. В конце концов проголодались и вернулись в лагерь. До вечера ничто со стороны Красного Волока так и не пришло. Мы поужинали, выставили посты охраны и легли спать после обязательной рифмованной легенды от Сперата.

Сегодня он пел о Тельтау. О том, как рыцарь по имени Сир Белоран из Камнелесья проник глубоко внутрь леса, сражаясь с великанами, сплетёнными из ветвей, и ожившими тенями. Прорубился сквозь плотные ядовитые кусты, нашёл королеву эльфов — и изнасиловал её. А потом прыгнул в реку Во и уплыл на другой берег, избежав погони.

Против обыкновения, на этот раз во время песни никто не замер, наслаждаясь голосом Сперата. Вместо этого начались бурные возмущения — мол, река Во слишком широка. Я сам видел — километра полтора, не меньше. Её не переплыть в доспехах. Кто-то предположил, что в песне рыцарь должен был быть хотя бы в шлеме. Мог ли он оставить такую дорогую вещь?

Я был вынужден вмешаться — хотелось спать, я изрядно потратился на лечение узника. Да и вообще, переговоры с Красным Волоком дались мне тяжелее, чем мне казалось.

— Смысл песни не в этом, — сказал я. — Она рассказывает об опасностях леса и о том, как их преодолеть. И о том, что даже от эльфов можно сбежать. Думаю, у нашего героя с самого начала была с собой армия. Уплыли на плотах. Просто в песне такие детали не нужны — не так красиво, да и сложно сочинить рифму.

Все решили, что я прав. Подождав, пока люди закончат расхваливать мою мудрость, Сперат продолжил.

Согласно песне, рыцарь нашёл в предгорьях плодородное место, куда ещё не добрались ни эльфы, ни люди. Там он основал город Вару. Говорили, что он вынес из Тельтау волшебное семя — Сердце Ветвей, — и посадил его в центре будущего города. Из него выросло первое дерево Варры: испускающее мягкий свет, отгоняющее страх и ночь. Вскоре вокруг дерева выросли дома, потом — крепостная стена. Так возник город.

А через год к воротам Варры подкинули младенца, завернутого в листья Тельтау. У него на лбу было родимое пятно в виде древесного узора. Он был необычайно красив — и, по слухам, очень похож на сира Белорана. Белоран признал в нем своего сына, и он наследовал ему. С тех пор древние рода Варры обладают даром воздействия на умы людей.

— Но это не помешало двум сотням наёмников из Железной Империи завоевать всю долину на том берегу Во! — выкрикнул Дукат.

Я вспомнил Фредерика. Пожалуй, его таланты к магии помогали скорее командовать людьми, чем поражать их в бою.

— А где это, Камнелесье? — спросил Волок.

— Сейчас ни одно из известных мест так не называется, — пробасил Сперат. — Либо я просто о нём не знаю.

— Да к ведьме не ходи, он из Луминаре! — выкрикнул рыцарь, присоединившийся к нам в Таэне. — Только там такие лихие парни!

— Ты ведь тоже оттуда? — ответили ему. — Ну и где твоя эльфийка?

— Пока мне хватает твоей мамы! — не замешкался с ответом луминарец. — Удобство в том, что на сама ко мне бегает!

Оскорблённый вскочил, его рука окуталась сиянием — предвестником боевого заклинания.

— Тихо! — рявкнул я. — Немедленно извинитесь, сеньор…

— Сеньор Ралеско, — подсказал Сперат имя