Блэки Хол - Sindroma unicuma. Книга 2.

— Эва… Я долго думал…

По его лицу и не скажешь, что идет непрерывный мыслительный процесс.

— И хочу сказать…

Затаив дыхание, я чуть не подавилась таблеткой, но вовремя спохватилась.

— Я освобождаю тебя от долга.

И…? Постойте, Мелёшин дает зеленый свет?! Значит, он посчитал, что мой долг возмещен?

Я в изумлении взирала на Мэла, моргая как болванчик, а потом опомнилась и поблагодарила.

— Спасибо, — протянула недоверчиво. — Но почему так внезапно?

— Потому.

— А-а, это очередная порция подачек! — осенило меня. — Хватит уже. Всему есть предел! Влепил заклинанием — ладно. Убрал последствия — хорошо, жить буду. Лекарствами засыпал — отлично. Теперь и долги прощаешь? Задабриваешь, значит? Ясно же сказала, что не собираюсь подавать жалобу.

— Ты что несешь? — начал разъяряться Мелёшин. — Причем здесь подачки? Никто не собирался тебя задабривать.

— Тогда зачем эта гора разнообразных подарочков, а? Вчера ты почему-то не стремился простить мой долг! — закричала я, удивляясь звонкости голоса.

— Вчера всё было по-другому! — закричал в ответ Мэл.

— Смотри-ка ты, было по-другому! — на удивление споро выскочив из машины, я хрястнула по капоту аптечным пакетом. Хорошо, что флакончики оказались пластиковыми и не разбились. — А если бы я сдохла, ты на моей могиле прощал бы долги?

Мелёшин тоже вылез из машины:

— Совсем офонарела? Ты вмятину оставила.

— Ну и что с того? — взвилась я и снова устроила хрясь на капоте. — Одной меньше, одной больше!

— Уйди от машины! — закричал Мелёшин. — А то я за себя не отвечаю!

— Ну, и целуйся со своим бампером! — пнув серебристый металл, я побежала к дырке в ограде. — Да губы не забывай вытирать!

— Больная! — донеслось вслед.

— Сам такой! — выкрикнула я и помчалась в общагу.

6.3

Прибежав, открыла дрожащими руками дверь в швабровку и бухнулась на кровать.

Что это было? — взгляд ошалело метался по потолку, прежде чем уставился в одну точку. Это была запоздалая истерика, — пришла я к выводу и, свернувшись в клубочек, принялась бездумно вырисовывать на стене абстрактные загогулины.

Еще утром я проснулась в сказочном месте, пресыщенном достатком, а сейчас лежала в захудалой комнатушке на тощем матрасе, и не было роднее места, чем мой обшарпанный мирок. В памяти один за другим всплывали эпизоды пребывания в жилище дяди Мэла и роились в голове помимо воли.

Вчера Севолод помог не мне. Избавляя меня от скоротечных последствий заклинаний, принятых на грудь, он, прежде всего, спасал племянника. Погибни я на снегу, глядя остекленевшими глазами в зимнее небо, или на руках Мэла в машине, или на больничной койке, или среди бежевых стен опочивальни, семейству Мелёшиных пришлось бы несладко: на пороге топтались следствие, бесконечные суды, пристальное внимание прессы, пятно на фамилии и репутация с душком. Хотя именитому клану наверняка удалось бы замять дело.

Интересно, как в таком случае поступил бы отец, узнав о моей кончине? Потер бы ручки, возблагодарив судьбу за то, что избавился от обузы, и напоследок обвинил, что я сама виновата, шляясь по злачным местам? Или закатил бы выгодный скандал, чтобы на очередных выборах привлечь избирателей и оттянуть голоса в свою сторону?

Затевая подслушивание у столовой, Севолод рассчитывал, что гордость не позволит мне унижаться, и я, узнав, что меня попросту использовали, удалюсь из жизни его племянника, оскорбившись и пылая праведным гневом. Кроме того, мужчина прощупывал серьезность отношений между мной и Мэлом — это ясно как дважды два. Одно дело — рассматривать утренние трепыханья в постели как несерьезную интрижку богатого мальчика, и совсем другое дело, если выяснится, что я рассчитываю на нечто большее, а Мелёшин-младший готов осуществить мои желания. И всё же, несмотря на ушат, вылитый Севолодом, я не могла не признать, что он выполнил профессиональный долг и поступил в соответствии с врачебной этикой, показав себя отличным специалистом.

Сегодня мой нос случайно залез в жизнь богатого висоратского семейства, и впечатлений хватило сполна. Определенно, гуляния за оградой института приносят вред. Лучше спрячусь мышкой в норке и при случае буду выбираться разве что в район невидящих. И откровенничать с Петей пока не стану. А зачем? Пусть спокойно участвует в чемпионате, зарабатывает медали и кубки. Не хочу, чтобы парень расстроился из-за моего признания в посещении клуба и дрогнувшей рукой проиграл соперникам. Если всё-таки решусь поведать правду, то опущу рассказ про утро в бежевой спальне. К тому же, совершенно непонятно, почему Мэл принуждает меня к разговору с Петей. Вообще, кто он такой, этот Мелёшин, чтобы указывать, что мне делать и говорить? Не успев разобраться, сместились ли наши отношения в иную плоскость или остались неизменными, он не замедлил поучать и давать советы.

Вспомнив о лекарствах, я вытерла о простынку палец, измазанный в известке, и, высыпав содержимое пакета на кровать, ахнула от множества ярких упаковок. Перебирала, читала инструкции, дивясь мгновенному результату при применении, после чего выбрала несколько сосательных и жевательных таблеток и сложила в сумку.

Выставив на столе одиннадцать флаконов с витаминным сиропом как памятник упрямству Мэла, я начала восстановление изможденного организма. На глазок отлила сироп в стакан с водой и, размешав вилкой, выпила. Кисленько, но не противно.

А теперь — в институт. Постукивая нога об ногу, я дождалась звонка на крыльце, где вместе со мной маялись несколько студентов, и при входе приветственно помахала Монтеморту. Ну, здравствуй, обитель знаний! Такое впечатление, что крыска отсутствовала год, плутая неизвестно где.

Что ж, Мелёшин сам напросился, закрыв долг. Что говорила Аффа о моей простоте? С сегодняшнего дня заканчиваю глупить и выбрасываю наивность на помойку. Теперь буду хватать на лету вкусные куски от жизни и забуду про спасибо.

Большой перерыв начался, и я заглянула в библиотеку к Бабетте Самуиловне, где, настраиваясь на учебный лад, почитала справочник по теории заклинаний и напоследок прихватила парочку решебников. Библиотекарша тяжко повздыхала, но не нашла причин, чтобы отказать в выдаче книг.

Перед началом консультации у Стопятнадцатого аудитория гудела как разбуженный улей. Народ осознал, что мало понял и усвоил из прочитанного курса лекций, поэтому активно обменивался обрывками знаний. Ряды были заняты и плотно утрамбованы, и пришлось лезть на верхний ряд к Капе, заставив потесниться.

— Привет, как отстрелялся?