Журнал «Если» - «Если», 2001 № 10

Старший вытащил из-за пояса желтую, свернутую трубочкой бумагу. Развернул, провел по написанному толстым, как молодая яблоня, пальцем:

— Как звать?

— Меня? — в ужасе спросил Юстин.

Стражник поднял на него светло-голубые мутные глаза:

— Меня я знаю, как звать… Тебя, суслик!

— Юстин…

Стражник снова заглянул в свою бумагу.

— Ага, — сказал удовлетворенно. — Не зря, значит, в такую даль перлись…

Из дома вышел дед. Вышел — и будто врос в порог.

— Лет тебе сколько? — продолжал допрашивать стражник, не глядя на деда.

— Восемнадцать…

— Ага! — повторил стражник еще более удовлетворенно.

— В армию? — слабо спросил дед, придерживаясь рукой за дверной косяк.

Обладатель бумаги наконец-то заметил его. Поманил плохо гнущимся пальцем:

— Поди сюда, старый…

Дед чуть не упал, спускаясь с порога. Юстин бросился к нему, подхватил под руку.

— Родич он тебе? — спросил стражник, когда дед и поддерживающий его Юстин остановились прямо перед ним.

— Нет, — сказал дед, не опуская глаз. — Приемыш.

— Это молодец, что не врешь, — похвалил стражник. — Где взял? Как звали бабу, которая тебе его принесла?

— Фрина-гусятница, — с трудом выговорил дед. — Господин мой, помру без него. Не забирайте.

Стражник не обратил на его слова никакого внимания.

— А эта Фрина была мать ему?

— Нет. Мать его померла.

— А отец?

— А отца не знаю.

— Сколько ему было, когда ты его взял?

— Год ему был… Господин, не забирайте! Он хворый…

— А вот теперь врешь, — разочарованно сказал стражник. — Он здоровее нас всех, вон какой румяный…

И перевел взгляд на Юстина — а у того тем временем вся кровь ушла куда-то в живот, и щеки стали, наверное, белые-белые — во всяком случае, стражник хмыкнул:

— Ну, теперь-то он испугался… А то красный был, как девка.

Юстин молчал.

Вот так, значит. От тех вербовщиков он в могилу спрятался… Напрасно, выходит, старался. Напрасно Огонька прикончили, напрасно деда чуть не забили до смерти… Потому как все равно — вот она, судьба. Хозяин Колодцев говорит — нет будущего, а народная мудрость не соглашается — чему быть, мол, того не миновать…

— Я не боюсь, — через силу выговорил Юстин.

— И славненько, — одобрил стражник. — Вон к тому тощему в седло сядешь. За спину. Понял?

— Куда? — едва слышно закричал дед. — Не пушу!

— Ты, старый суслик, под копыта-то не лезь, — рассудительно посоветовал стражник. — Пустишь ты, не пустишь — тебя не спрашивают…

И обернулся к Юстину:

— Что стал?

…Он оказался сидящим за чьей-то потной спиной. Босые ноги болтались в воздухе; кричал вслед дед, и Юстин кричал в ответ, что не волнуйся, мол, скоро вернусь…

А лошадь пустилась рысью — и скоро не стало видно ни дома, ни забора, а только спина, перетянутая кожаным ремнем, спина — и немножко неба.

Расстояние, на которое Юстиновой кляче требовалось много часов, сытые лошади стражников одолели играючи. Один раз остановились у колодца — умыться, напоить лошадей, перекусить; пленнику дали кусок мягкого черного хлеба, он откусил раз — и не смог больше есть.

— Эй, парень, — сказал ему стражник, за чьей спиной он ехал, — а что ты натворил-то?

— Натворил? — тупо переспросил Юстин. — Я… а разве меня — не в солдаты?

— Не-ет, брат, — хмыкнул старший, тот самый, что привез за поясом свернутую в трубочку бумагу. — Тебя по специальному приказу велено доставить, так что ты у нас важная птица! Может, языком трепал в таверне?

— Сроду не бывал я в тавернах, — пролепетал Юстин.

— Ну да разберутся, — бросил тот, у кого Юстин ехал за спиной.

— Наше дело доставить… Ну что, трогаем?

И они снова поскакали, и Юстин все пытался сообразить, откуда на него могла свалиться беда — но его подбрасывало на конском крупе, и мысли сбивались, будто масло в маслобойке.

Было уже темно, когда въехали в город.

Над большой комнатой нависал низкий, черный от копоти потолок. Юстин шагнул через порог — и остановился; комната была полна народу, и все лица обернулись к вошедшему.

За его спиной скрежетнул засов.

— Еще один, — сказал кто-то.

— Парень, ты чей?

— Юстин я, — хрипло сказал Юстин. И переступил с ноги на ногу.

— Ну так заходи, — сказал смуглый парень, по виду лет двадцати. — Все мы тут… такие. Не бойсь, заходи.

Вдоль стен комнаты тянулись лавки. Кое-кто лежал, закинув ногу на ногу, кто-то сидел на полу, на куче соломы. Смуглый парень похлопал ладонью по свободному месту на лавке рядом с собой:

— Иди, сядь…

Из-под ладони его выскочил многоногий домохранец, возмущенно пискнул, погрозил тонким кулачком. Смуглый парень равнодушно сощелкнул пискуна в щель; Юстин вздрогнул — он терпеть не мог домохранцев. Брезговал.

— Меня Акиром зовут, — сказал смуглый парень. — Я деревенский, но в городе нанялся водовозом… Так меня прямо с улицы сграбастали. Сегодня утром.

— А за что? — спросил Юстин, оглядываясь. Лица вокруг были молодые и не очень, напуганные и равнодушные, угрюмые и отрешенные. Один мальчик лет тринадцати сидел, забившись в угол, и тер кулаками глаза.

Акир фыркнул:

— За что, за что… В армию когда берут — разве спрашивают за что?

— А нас разве в армию? — осторожно спросил бородатый мужчина с лавки напротив.

— А куда? — снисходительно хмыкнул Акир.

— Я слышал, — сказал Юстин, — что меня по специальному приказу…

— Возомнил, — фыркнул тучный юноша с очень бледным, не знающим загара лицом. — Прямо сейчас! Будут на всякую деревенщину специальный приказ сочинять…

Узники загалдели:

— А что…

— Сам деревенщина…

— В армию, это точно… Князь призывает…

— Не в армию! Какой князь, ты с дуба свалился?! Свергли князя, наместник есть…

— А я разве говорю, что Краснобровый?

— Краснобровый…

— Краснобровый объявился! — веско заявил Акир. И добавил, удовлетворенно оглядывая притихших собеседников: — Краснобровый не умер, оказывается. Все брехня… нам сабли дадут, самострелы, каждому — коня хорошего…

— Разогнался, — мрачно сказали из угла. — Пешком потопаешь, пушечное мясо.

— Ты, может, и пушечное мясо, — обиделся Акир, — а у меня отец охотник… Я такой стрелок, что меня в войске на вес золота…

— А меня вообще скоро заберут отсюда, — сказал тучный юноша. — Я здесь случайно.

— Погоди, — перебил его жилистый светловолосый парень с оловянной серьгой в ухе. Обернулся к Акиру: — Кого, ты говоришь, мы воевать пойдем? Краснобрового? Или, наоборот, под Краснобрового знамена? Кто рекрутирует-то?