Драконьи булочки (СИ) - Лариса Петровичева

Джон, когда пришла его очередь представлять товар. — И это правильно. Хлеб это святыня всех свободных народов, и я рад, что все относятся к нему с уважением. Поэтому не буду тратить слова и расхваливать свой батон, а просто с поклоном предложу вам его отведать.

Гном поклонился и, подойдя к подносам, принялся нарезать хлеб с таким видом, словно прикасался к чему-то очень важному и бесконечно дорогому. Люди Женевьевы работали не так: они просто резали чибуаны на куски — но то, с каким трепетом Джон прикасался к хлебу, впечатлило всех.

То, что кладется на хлеб, тоже пришлось людям по душе. Тонкие ломтики домашней ветчины, свежее масло и ноздреватый сыр, паста из авокадо с каперсами и кусочком слабосоленого лосося — пир получился на весь мир.

После того, как все наелись досыта, а от батонов и чибуанов не осталось ни крошки, Кимбер предложил всем голосовать. В большую прозрачную чашу опускали цветные бумажки — за Женевьеву зеленую, за меня голубую.

Я вздохнула. Сжала и разжала кулаки, пытаясь расслабиться и выглядеть уверенно и независимо.

Это не просто кулинарный конкурс. Это моя судьба решается.

Постепенно даже невооруженным глазом было понятно, что голубых бумажек больше, чем зеленых. Мне стало легче дышать. Шеф Ристерд опустил голубой листок в чашу и сказал так, что услышали все:

— Мы люди простые. Нам надо такой хлеб, чтобы на нем побольше всего умещалось и ветчина с краев не свешивалась. И вкус у него привычнее. Правда, ребята?

Я заулыбалась от такой поддержки — ломтик ветчины того размера, который предпочитали на Макбрайдских пустошах, и правда не помещался на кусочке чибуана. А у Женевьевы, судя по всему, не вышло приготовить Ристерду омлет — шеф был верен своей клятве. Народ зааплодировал, а Кимбер принялся подсчитывать голоса.

— Ну что ж, что ж, — наконец, пробормотал он. — В первом этапе побеждает Джина Макбрайд, Макбрайд. Победа, победа местной!

Я оценила размер аккуратных стопок зеленой и голубой бумаги: моя была выше, но и Женевьеву многие оценили по достоинству.

Значит, мне придется сражаться.

— Поздравляю уважаемую соперницу! — в голосе Женевьевы был сплошной мед. — Посмотрим, справятся ли твои люди с мясным блюдом. Это не наваливать рагу для орков, это тонкая работа.

Она сощурилась и мечтательно пропела так, что все в зале замерли, боясь упустить хоть слово:

— Говядина, тушеная с травами и розмарином! Нежное сочное мясо в компании грибов и овощей — тушится два часа, подается с ароматным веером из четырех соусов. И попробовать его можно каждый день во “Вкусе навсегда”! Хоть сегодня!

— Зараза, — пробормотал Алпин и добавил уже громче: — Свиной антрекот с печеным картофелем и нежной зеленой фасолью! Не буду расписывать, каков он на вкус, попробуете завтра сами.

Он подмигнул Гвинни Паттисон, которая с задумчивым видом вытирала салфеткой пухлые пальчики.

И вид ее, честно говоря, мне не нравился. Гвинни выглядела так, словно задумала что-то дрянное.

* * *

Домой мы вернулись уже вечером. Конкурс конкурсами, а рабочий день никто не отменял. Поселяне курсировали между пекарней и заведением Женевьевы, прикидывая, каковы на вкус тушеная говядина с розмарином и свиной антрекот с печеной фасолью.

— Порции будут небольшие, — сказала Элли. — На пробу. Господин Алпин, вы уверены, что госпожа Паттисон поделится с вами своей фасолью?

Алпин усмехнулся, но лицо его осталось серьезным.

— Я обещал на ней жениться, — произнес он. — Так что поделится.

Мы с Ораном переглянулись и рассмеялись.

— Звучит так, словно тебя пугает женитьба, — заметила я.

Алпин отмахнулся. Я добавила с искренним уважением:

— Я всей душой ценю твое геройство, но, может, не стоит так рисковать своей свободой ради дела?

Алпин не ответил. В пекарню как раз вошли несколько покупателей и он взялся за продажу караваев, бубликов и круассанов.

Вечером мы с Ораном вспомнили жертву Алпина ради общего дела, и я задала тот вопрос, который исподволь озадачивал меня все это время:

— У тебя была невеста? Или возлюбленная?

Оран усмехнулся. Мы сели на диван, дракон обнял меня, привлекая к себе, и ответил:

— Я уже не мальчик. Конечно, у меня была возлюбленная. Но те чувства, которые я испытывал к ней, не сравнятся с тем, что я испытываю к своей истинной. Это как смотреть на мир через окно и просто выйдя на улицу.

Кажется, я понимала, о чем он. Я любила Кевина — той любовью, которую от женщины требует общество, которая возникает, когда зарождается долг. Но сейчас она и правда была похожа на взгляд из окна — довольно пыльного, кстати.

— Она тебя бросила, та девушка? — поинтересовалась я. — Или ты ее бросил?

Оран улыбнулся, но глаза его были темными, погруженными в прошлое, где жила печаль.

— После того, как на меня наложили проклятие, она спешно вышла замуж за другого. Кажется, сейчас они счастливы.

— Ну, это самое главное, — усмехнулась я. — Говорят, Господь создал человека для того, чтобы тот был счастлив. Ну и драконов тоже.

— Что такое счастье? — спросил Оран, и его взгляд просветлел. Я поудобнее устроилась в кольце его рук и ответила:

— Сидеть вот так с тобой. И пить хороший чай.

Что тут еще можно ответить? Я привыкла, что счастье в мелочах. В пустяках, о которых ты будешь сожалеть всем сердцем, когда их утратишь. Ты счастлив каждый день хотя бы потому, что можешь увидеть рассвет и закат. Кому-то это не суждено.

Вот только если говорят про счастье, то имеют в виду что-то бескрайнее. Огромное, словно море. Вот если бы я жил в королевском дворце, то был бы счастлив. А пока у меня просто домик и сад — разве это счастье?

— Дракон ответил бы иначе, — признался Оран. — Дракон сказал бы, что счастье во власти. В том, чтобы держать кусок мира в кулаке — вот где величайшее наслаждение.

Я улыбнулась. Чего еще ожидать от дракона? Конечно, они жаждут власти — больше и больше, еще и еще. Если ты паришь в небе, то не будешь довольствоваться мелочами, вроде спокойствия в объятиях любимого.

Тебе нужны победы. Новые и новые.

— Ты, мне кажется, не совсем дракон, — призналась я. Оран кивнул.

— Странствия меня изменили. Ты знаешь, я даже рад этому проклятию. Без него я бы не понял, что настоящее счастье нельзя сжимать в кулаке.

В дверь постучали. Я встала, чувствуя невнятную тревогу — слишком много народу колотили в эту дверь, приходя не с самыми приятными известиями. Но на пороге обнаружился дядюшка Спелл с конвертом в руке, и вид у него был солидно-потрясенный, словно