Хозяйка Монстрвилля. Чудовищная уборка - Константин Фрес

И она не знала! И у нее не было ни малейшей уверенности, что у нее получится! Значит, она драила мои полы бескорыстно!

— Она стащила вашу розовую раковину, — напомнила я. — Она мародерствовала в вашем доме. И не пахнет тут никакой бескорыстностью.

— Этого просто не может быть! — гневно воскликнул принц, топнув ногой.

Если б у него были глаза, на них наверняка сверкали бы слезы.

— Зачем вы оговариваете ее?! — прошептал он, кое-как справившись со своими чувствами. Своим «вы» он воздвиг между нами настоящую стену, и я почувствовала, что возникшей было дружеской привязанности как не бывало. — Вы ее совсем не знаете!

О, я-то как раз и знала.

Но понимала, что переубедить влюбленного принца не смогу.

— Не будем ссориться, — сказала я, перенимая его официальный тон общения. — Вам бы не помешало с ней переговорить. И все выяснить лично.

— И поговорю! — запальчиво выкрикнул принц.

— Вот и отлично. А пока давайте закончим стряпню и заберем причитающиеся нам деньги.

Работу мы завершили в полной тишине.

Над моей головой порхал фонарик, на плече дрых наевшийся таракан, свистя и храпя мне в ухо.

А у печи яростно намешивал шумовкой кипящее масло принц…

* * *

— Почти четыреста пирожков! — возбужденно верещала гномиха, под утро считая барыши.

— Восемьдесят серебряных, — устало выдохнула я. — Не густо.

— Двадцать серебряных ваше вознаграждение! — заметила гномиха. — Однако, неужто этого мало?

— Более, чем достаточно, — буркнул принц. — Давайте деньги, и мы пошли.

— Но я уже отдала, — гномиха невинно захлопала глазами. — Мужу. Он сказал — это в счет его работ. Что серебряшки из рук в руки пересыпать?

— Что еще за фокусы? — вскричала я. — А если мы передумаем что-либо у него заказывать? А если я найду мастеров и материалы подешевле? Деньги сюда, дорогуша!

Гномиха даже пятнами покрылась от злости.

— Сказано тебе — нет! — выпалила она. — Что это значит — ты передумаешь? А зря, что ли, мой муж всю ночь бродит и ищет вам метлокат получше?! Тогда плати за то, что он предоставил вам услуги при выборе метлоката!

Я только руками всплеснула.

— Да она нас пытается обмануть! — вскричала я.

— Ах ты, пройдоха! — прорычал принц инфернальным ужасным голосом, срывая шапку. Его пустые глазницы сияли, будто в черепе зажгли огонь. — Я слышал о том, что в этом семействе плутуют, но и подумать не мог, что настолько нагло! Как это ты отдала деньги мужу, если его еще дома нет?!

— Кто это сказал, что нет? — закудахтала гномиха. — Кто сказал?! Он спит! Он уже спит!

— Так может, мне подняться в вашу спальню и посмотреть?

— Не пущу! — завизжала отчаянно, закрыв собой выход с кухни.

Наверное, думала, что тщедушный скелет с ней не справится.

На худой конец она рассчитывала его огреть по черепу кочергой.

Но принц, разозленный разговором со мной, запросто отнял у толстухи-гномихи кочергу.

А ее саму легко поднял за шиворот, вздернул в воздух и зашагал по ступенькам.

Наверное, его высочество был довольно сильным и атлетичным мужчиной… Когда-то.

— Ну, где твоя спальня?

Я последовала за ними, стащив испачканный в муке фартук.

Гномиха с перепуга визжала и дергала руками и ногами во все стороны.

— Отпусти! — орала она. — Отпусти, я высоты боюсь!

— Будешь мне врать, я прокачу тебя на метлокате, который купил твой муж!

— О, только не это! Только не это!

— Пожалуй, подвешу тебя на крюк для тяжелых грузов.

— Да забери свои деньги, забери! — выкрикнула гномиха, яростно бросив монеты на ступени, прямо мне под ноги.

Я было наклонилась, но принц резким криком меня остановил.

— Не поднимай! — прогрохотал он и потряс изо всех сил несчастную гномиху. — А ты дай в руки, а не бросай, как собаке! Как не стыдно — такой черной неблагодарностью платить тем, кто тебе помог?!

Гномиха всхлипывала и шарила в карманах, раздобывая серебро.

Ей было не так страшно, что работники взбунтовались, как жаль денег.

— Муж тебе покажет, — прошипела она злым голосом. — Он не спустит тебе такое с рук! Сюсик, где ты?! Спаси меня, Сюсик! Убиваю-ю-ют!

— Страшись, чтобы я тебе не показал, — огрызнулся принц.

В этот миг где-то в доме раздался ужасный грохот и вопль.

Наверху дверь распахнулась, и в дверном проеме показался сердитый, красный от злости гном.

— Дея! — завопил он, размахивая топором. — Что они сделали с тобой, мерзавцы?! Порублю-у-у!

Принц нахмурился.

Гномиху он шмякнул, как мешок с тряпьем, себе под ноги, а сам, изящно подбоченясь, плавно провел рукой от талии до головы и выше, словно зачесывая назад длинные волосы.

И тут же с его плеч упала на пол — в том числе и на меня с гномихой, — алая, пылающая золотым огнем мантия с горностаями.

А на костяной голове вспыхнул золотой венец.

— Помогите, горю! — верещала гномиха, запутавшись в складках королевской мантии.

Гном же испугался явлению венценосной особы.

Из его ослабевшей руки выпал топор, гном шлепнулся на колени, разевая беззвучно рот.

— Ва… вашесво… — шептал он. — Принц Константин Феникс?!

— Ты что же, мерзавец, — окрепшим голосом произнес принц, — не сообразил, кто тебя нанимает, и чей дом придется ремонтировать?

— Да мало ли кому Теофил его сбагрил! — затараторил гном, ерзая на коленках по полу. — О вас-то ни слуху, ни духу, вашество!.. Чес-слово!

— Ладно, — устало ответил принц, жестом руки гася свое королевское великолепие. И мантия исчезла, и корона погасла.

— Принц на моей кухне! — выдохнкула освобожденная то мантии гномиха.

Гном налетел на нее, как коршун, ухватил за шею и чуть ли носом не ткнул в ступени.

— Подбирай деньги, дура! Да не смей больше ими швыряться незнамо перед кем! — рычал он. — Вы уж простите нас, вашество! Дура-баба, притом жадная! Что с нее возьмешь?

— Метлокат купил? — деловито осведомился принц.

— Самый лучший, вашество! — радостно воскликнул гном. И, думаю, теперь он не врал. И был очень рад, что не стал обманывать нас, таких внезапных и странных покупателей.

— Показывай! — велел принц.

* * *

Метлокат — это что-то среднее между велосипедом, деревянной лавкой и вертолетом.

Только лопастями служили крепкие, ровные, как по линеечке собранные, крепкие веники из прочных прутьев.

И располагались они снизу, где полагалось бы быть колесам.

Руль, причудливо изогнутый, как у Харлея Дэвидсона, выкованный из самой прекрасной меди по-праздничному блестел.

Он был наполирован и снабженный таким же чудесным звонком.

Рукоятки на концах этого руля, причудливого, как оленьи рога, были из красного дерева и лаковые.

Длинное сидение, изогнутое, как челн, выточенное явно из прочного дуба, было сверху оббито прочной черной кожей, тщательно прошитой толстыми желтыми декоративными нитями. Под сидением было что-то мягкое