Борьба за господство - Андрей Викторович Стрелок

гибридные штаммы дрожжей и морских талломицетов, которые в условиях избытка углерода и дефицита азота переключаются на накопление липидов и синтез поликетидов. То есть они делают жиры и длинные углеводородные фрагменты.

— Правильно, — подтвердил Исаев. — Эти липиды и поликетиды — прародители тяжелых углеводородов. Но быть биомаслом — одно, а получить энергоемкую фракцию — другое. Внутри реактора идет комплекс реакций: редуктивная дезоксигенация, поликонденсация ароматических фрагментов, формирования нафтеновых циклов.

Вадим ехидно усмехнулся:

— Слышу умные слова, а где же котел, где колонны? Как из этого всего получить что-то, что в бак литься будет?

— Вот тут хитрость, — ответил Исаев. — Мы делаем два шага внутри улья и еще два вне его. В улье формируются тяжелые фракции — густая биоимульсия с высоким содержанием кислородсодержащих групп. Это сырье. Чтобы обработать, есть два пути. Либо классическая дезоксигенация и крекинг на катализаторах, как на НПЗ. Либо гибридная схема: газификация части потока в синтез-газ и применение процесса Фишера-Тропша для получения нужных углеводородов.

— То есть или НПЗ, или метода Фишера-Тропша, — подытожил Дружок. — Но есть промежуточный путь: мы используем биокатализаторы, наноструктурированные посредством Хронофага ферментные комплексы, которые частично проводят дезоксигенацию прямо в реакторе. Это снижает содержание кислорода и несколько повышает энергетическую плотность, но полноценного бензина все равно не выдаст.

— А понятнее можно? — спросил Вадим.

— Мы привязали металлосодержащие кластеры — железо, молибден к карбонизированной матрице, которую продуцируют специальные штаммы грибов. Эти комплексы каталитически ускоряют восстановительные реакции: удаление гидроксильных и карбоксильных групп, дезоксигенация через последовательность дегидратации и восстановления. Это снижает кислородсодержание и дает более нефтеподобную смесь. Но нужен тепловой шаг и давление для окончательной стабилизации.

Дружок взял на себя цифры и реалии:

— На нынешнем этапе эксперимента выход сырой фракции — сто пятьдесят литров на тонну загруженной массы. Энергетический баланс отрицательный, если не учитывать побочные продукты: метаногенез в верхних слоях дает биогаз, который можно сжечь и дать часть энергии процессу. Стадия предобработки требует тепла, но мы уже внедрили рекуперацию и тепловые обменники, чтобы вернуть часть энергии обратно.

— Сколько точно по времени все занимает? — уточнил Вадим.

— От загрузки до первой откачки двенадцать-пятнадцать дней в текущем режиме. Оптимально — десять. Но это опытная установка. Для промышленного масштаба требуется масштабирование в объемы и оптимизация биокаталитических каскадов.

— И что с безопасностью? — спросил Вадим. — Трупы, органика, бактерии — опасно ли это для окружающих? Вдруг вы перетравите весь город своими опытами, юные химики, едрить вашу бабушку.

— Контроль полон, — ответил Исаев. — Анаэробная среда, строгий биоблок, фильтрация газов через активированный уголь и каталитические ловушки. Патогены под контролем. Мы используем только проверенные штаммы и держим температурно-кинетический профиль так, чтобы патогенные формы не доминировали.

Дружок добавил с явным восторгом:

— Смысл в том, что улей — живой, адаптивный завод. Мы меняем регуляторные гены, заставляем колонии переключать метаболизм. Монокультура учится «„варить“» те ферментные цепочки, которые нам нужны. Это и есть инженерия коллективного рзума. Мы даем команду, улей помнит и повторяет. Главное повторить несколько раз и закрепить процессы, дающие наиболее оптимальный результат.

Вадим молча провел ладонью по поверхности бассейна.

— А масштабы? Сколько надо дров и травы, чтобы заправить, например, танковый взвод?

— Для снабжения небольшого парка техники со средним расходом топлива, — ответил Исаев. — Потребуются сотни тонн биомассы в месяц при текущей эффективности. Но как только мы увеличим выход раз в пять, а это дело времени, требуемые объемы сократятся. Мы думаем о связке: биореакторы по периметру, сбор органики с окрестностей, интеграция с очисткой сточных вод — все это сырье.

Дружок, с видом человека, который уже видит карту будущего, вмешался:

— Мы не рассматриваем это как нефтяную добычу в старом понимании. Это локализованный циклический процесс, от биомассы до топлива, часть энергии уходит на предобработку и так далее. Цикл замкнут, и с течением времени мы сможем уменьшить внешние вводы.

Вадим еще раз посмотрел на черную массу в ладони, потом на довольные физиономии двух «„ученых“».

— Хорошо, — сказал он коротко. — Вы доказали принцип. Но пока это эксперимент.

Исаев скромно улыбнулся:

— Мы над этим работаем. Надо лишь решить вопросы с дезоксигенацией. Я думаю над компактными модулями гидропиролиза, которые можно будет ставить рядом с биореакторами, чтобы обходиться без громоздких НПЗ.

— Значит, вторая часть — это инженерная, — подытожил Дружок. — Мы даем органику, улей делает сырье, дальше технологии Исаева делают его пригодным. И все это — коллективная память улья плюс наша инженерия.

Вадим согласился:

— Ладно. Ждем, когда улей начнет варить не просто смесь говна с дрожжами, а нормальную солярку с бензом. Это хороший шанс, если доведете дело до ума.

Дружок и Исаев переглянулись

— Начинаем масштабирование, — сухо произнес Исаев. — И учтем вопрос энергетики. И еще: надо снизить кислородность продукта биокаталитикой, иначе производство будет слишком затратным.

— Понял, — коротко ответил Вадим.

И обсуждение перешло к деталям по рекуперации, по возможности использования локального биогаза и по подбору катализаторов для следующего этапа.

Пока Вадим наблюдал, Исаев взял слово и начал излагать результат в той манере, к которой привыкли все вокруг — сухой, техничной и приправленной точной терминологией.

Вадим уже собрался уходить, но Дружок, как обычно, не унимался:

— Подожди, Вадим, это еще не все. У нас есть кое-что… покруче, чем бионефть.

— Опять твои сказки про эльфов? — скептически буркнул Вадим, но взгляд задержался на Исаеве. Тот стоял слишком спокойно, будто только и ждал этого момента.

— Нет, — улыбнулся Артур. — Сейчас ты увидишь демонстрацию первого в мире боевого мага! Я не шучу.

Он активировал внутренний канал и послал импульс:

+Геннадьич, шевели батонами! Начальство ждет.+

Через минуту дверь скрипнула, и в помещение вошел ульевой воин с грубоватым лицом сорокалетнего мужика. На его хитиновом панцире были темные прожженные пятна от белого фосфора, которые применяли Оносватели, а в зубах торчала самокрутка.

— Извиняюсь, товарищ Пророк, курил, задумался, — буркнул он, заметив Вадима.

— Давайте быстрее, — отмахнулся тот. — Мне через час ехать Ломоносов, времени в обрез.

Исаев заговорил.

— Геннадьич до пандемии работал в Институте физики плазмы. Занимался шаровыми молниями, исследовал их природу и условия устойчивости. Благодаря его опыту мы смогли совместить биоконструктор с плазмохимическими процессами.

— А проще? — перебил Вадим.

— Проще так, — вмешался Дружок, предвкушая нечто необычное.

Геннадьич вытянул руку вперед. Между его пальцев сначала проскочили крошечные синеватые искры, почти мгновенно в ладони возник распухший бело-голубой сияющий шарик. Стоило чуть ослабить хватку и плазмоид улетел вперед, с треском врезался в стену, штукатурка оплавилась, по бетону поползли темные разводы. В зале пахнуло озоном и гарью.

Вадим сначала замер, потом несколько раз моргнул и выдавил:

— Э-э… что за магия?

Геннадьич пожал