Андрей Бондаренко - Карибская эскапада

— Ох уж этот Бернд, — криво усмехнулся Профессор, — Неугомонный какой, право. Пусть уж переведёт всё — и, в расход незамедлительно. Так Гудвину и отпиши. А сейчас —

пойдём-ка, потолкуем ещё раз с нашим пленным, глядишь — скажет на этот раз — что полезного.

Оставив все бумаги на столе, парочка отправилась ко второму домику, где и скрылась, предварительно отперев громадный замок.

Секунд через двадцать после этого, от неожиданности полной я ничем помешать и не сумел, Мари выскочила из нашего укрытия, подбежала к столу и начала ловко распихивать кипы бумаг в загодя раскрытый кожаный планшет. Ещё минута, и она опять рядом со мной, глаза блестят счастливо:

— Всё, Андреас, ходу!

Побежали, через лес, огибая поселение Хозяев, держа направление к нашему лагерю.

Минут через семь сзади раздался чей-то громкий призывный крик, беспорядочно захлопали выстрелы.

Конечно же, обнаружили наглую кражу — плохо дело совсем: больно уж рано, можем не успеть уйти.

Где-то в километре от лагеря, перед неширокой горной лощиной, я остановился, предварительно крепко схватив Мари, бежавшую впереди, за рукав куртки:

— Слушай меня внимательно. Поднимаешь всех, и по той лощине — дальше уходите. И следы всякие — уничтожьте тщательно. Пусть индейцы займутся. Я их тут задержу ненадолго, и, догоню вас. Всё ясно?

Хотела мне Мари что-то возразить, да передумала: тряхнула согласно своей чёлкой платиновой, посмотрела виновато глазищами своими голубыми, попыталась сказать что-то, да не смогла — дышала после бега быстрого — как лошадка загнанная, только рукой махнула и к лагерю трусцой отправилась.

Поднялся я по каменистой россыпи наверх, на скалу, что над входом в ту лощину располагалась, метров сто по гребню вдоль лощины прошёл, место подходящее выбрал, залёг, автомат перед собой положил, два рожка запасных, три гранаты, с собой прихваченные, пот со лба смахнул, отдышался, закурил.

Даже сигарету до половины выкурить не успел — оглоеды показались. Штук восемь, примерно, все вооружены до зубов, бегут по лощине друг за другом, отрывисто переговариваясь, впереди всех — капрал Кью, собственной персоной.

Неосторожно это они — так кучно бежали, совсем даже — напрасно. Мне до них метров тридцать было, не больше, сверху все видны — как на ладони.

Как только со мной поравнялись — все три гранаты, по очереди, россыпью — чтобы всех накрыть, метнул. Через пару минут пыль рассеялась — не надо правки автоматной вовсе, если кто и ранен только — всё равно больше неопасен, пусть уж живёт.

Автомат с рожками запасными прихватил, и, припустил к Сизым Болотам, скупо постреливая время от времени — чтобы след козлы драные не потеряли.

Вломился в камыши и побежал длинными зигзагами, время от времени в стороны гранаты оставшиеся разбрасывая. Типа — для устрашения погони и для запутки полной.

Глава седьмая

Миттельшпиль

Погоня отстала, а, может, и не было её вовсе — испугались, засранцы, гранат, разбрасываемых мною во все стороны. Понятное дело: за столько то лет спокойной жизни избаловались, отвыкли от реальных боестолкновений. А тут — здрасти-приехали: штук пять, не меньше, жмуриков получили в односчастье, плюсом — гранаты в камышах разрываются регулярно. Приписали, естественно, отошли, затаились. И это, пацаны,

только начало! То ли ещё будет! Пришло времечко за подлость и предательство расплачиваться — по полной программе!

Отошёл к югу километра на три, выждал ещё с часик. По логике военной — стоило бы ещё часа три-четыре выждать, да больно уж неуютно было в этих камышовых зарослях долбанных Сизых Болот: москиты, прочие мошки кровососущие местные одолели нешуточно, а накомарник и химия всякая, этих гадов отпугивающая, в Лагере остались. Да и к своим стоило поторопиться — как бы Мари, как женщина всякая — ждать долго не приученная, не учудила чего.

Подобрался к самому краешку камышей, осторожно выглянул, осмотрелся.

Визуально — всё спокойно на Индейском Нагорье, солнышко каменное плато освещает, вокруг — ни души. Вот только — те большие валуны, беспорядочно в отдалении разбросанные, внушают некоторые опасения. С одной стороны — далековато до них, около километра будет, а, с другой — именно там снайпера опытного, с карабином нарезным, оптикой хорошей оснащённым, я и расположил бы.

Полежал в камышах ещё минут десять, да и припустил по нагорью короткими зигзагами — где наша не пропадала.

Метров двадцать и пробежал всего — Взззз! Стрела индейская в правое плечо вошла, пробила его насквозь, с другой стороны наполовину древка высунувшись.

Больно то как! А, главное, обидно — так лохонуться: всё в даль смотрел, камушки всякие тщательно осматривая, а дозорный где-то в камышах засел, возможно, совсем рядом с моей последней лёжкой. И, ничего с этим не поделать: у нас одна логика, у этих индейцев — совсем другая, прямо противоположная.

Упал на левый бок, пытаясь автомат с раненного плеча сорвать — не получается, в сторону перекатился, нож из ножен выхватил — поздно, прилетело по затылку чем-то тяжёлым, дальше — темнота, круги фиолетовые.

Пришёл, вроде, в себя, но глаза сразу открывать не стал, решил сперва к ощущениям организма прислушаться. Правая сторона тела вовсе не ощущается — будто и нет её, пальцы левой руки шевелятся, а вот ноги — похоже, связаны крепко и умело.

— Спокойно лежи, друг, — произнёс кто-то на ломаном испанском. Голос, похоже, подростку принадлежал, — Всё хорошо. Живым будешь.

Ладно, поверим. Открыл глаза — лежу, прислонённый к какой-то каменюге, под головой мягкое что-то. Надо же, кто-то заботливый такой попался — первым делом по затылку чем-то тяжёлым приложил, а потом под эту гематому подложил мяконькое — чтобы не больно было. Гуманист, однако. Оказалось, что я голый по пояс, правое плечо туго перевязано плотной белой тканью, так, что и рука правая оказалась плотно примотанной к туловищу. Профессионально, ничего не скажешь, и стрелу из раны, очевидно, вытащили. Ноги у щиколоток туго перехвачены крепким кожаным ремнём, ботинки предусмотрительно сняты — босиком по местным каменным россыпям не очень то и побегаешь.

Ну, и кто же здесь — такой хваткий?

Господи — стыдно то как!

Напротив меня, метрах в пяти, сидела на корточках индианка, несомненно — чиго. Молоденькая совсем, лет двадцать, хотя у индейцев этот возраст считается уже весьма почётным — как у нас сороковник.

Девчонка невозмутимо смотрела на меня своими чёрными глазами и молчала.

Да без вопросов, мы ребята тоже неразговорчивые, в молчанку играть — не впервой.