Капитан Ненависть - Лена Тулинова

была таким ростком сейчас — несломляемым, несгибаемым, прорастающим сквозь холод и страх. А когда руки опускались, Ненависть напоминала себе, как враги втаптывали её в грязь, как измывались вдоволь — она вспоминала каждое лицо, нависшее над нею, каждого участника бессмысленной битвы, каждого солдата из тех, кто нашёл её и вырыл могилу. Вспоминала, как они утаптывали землю над нею, ещё живой, и как всем телом чувствовала мерные толчки, будто огромный, холодный, мокрый насильник распластался сверху и всем телом вминал капитана Ненависть в небытие.

Земля упорно осыпалась назад, но Ненависть упрямо рыхлила её пальцами. И спустя какое-то время поняла, что почва вокруг словно расходится в стороны. Затем что-то дёрнуло её за руки, потянуло, вытащило, будто репу из грядки. Чья-то ладонь смахнула землю с лица, очистила глаза, плеснула воды из баклажки.

— Забавно, — сказал мужской голос. — Не думал, что получится, но, кажется, старые книги не врут. Ладно! Приказываю тебе встать и повиноваться мне!

Капитан Ненависть никогда раньше не видела этого человека. Но ей понравилось, что она вообще что-то видит. Встать она пока не могла, но подняла руку и показала мужчине неприличный жест.

— Ты мне платил? — спросила она с трудом.

Слова словно не существовали ранее и теперь неохотно рождались на свет.

— За что платил? — удивился человек. — Я тебя выкопал.

Она подняла вторую руку. Посмотрела на грязные пальцы с сорванными ногтями. Отсалютовала копальщику второй раз — уже не так уверенно.

— Если ты меня выкопал… то я тебе за каким-то крысьим хреном нужна. Если я тебе нужна — плати. Если не нужна — закапывай обратно, сама выберусь.

— Хорошо, — сказал копальщик.

И не двинулся с места. Как стоял, опираясь на лопату, так и остался стоять. Только чуть голову вбок склонил.

Был он молодой и, пожалуй, красивый. Не солдат и не наёмник точно, и не из крестьян. Но и на вшивого аристократишку не походил — уж больно крепкий, плечистый. Одет просто — словно в храме служит. Накидка — если б не чёрная, то точь-в-точь бабская, руки в перчатках. Лицо чистое, волосы длинные, убранные с боков назад, — тоже чистые. Ненависть была готова поклясться, что, если к копальщику принюхаться, то он будет пахнуть как младенец.

Только не в том она была положении, чтобы копальщиков нюхать!

— Ты уже отвалишь от меня или тебя на имойском попросить? — огрызнулась Ненависть.

Мужчина нахмурился.

— Я слышу злость, — сказал он. — Простые кадавры не сердятся. По большей части они просто ходячие трупы.

— Я лежачий труп, — сообщила она. — Проваливай.

— Кой демон ты лежачий труп, если ты живая? — спросил копальщик и, оставив лопату воткнутой в землю, нагнулся к Ненависти.

Рывком поставил на ноги, сжал ей щёки, заставляя открыть рот, заглянул туда, поковырялся пальцем — и всё это так быстро, что Ненависть не успела даже отпрянуть или тяпнуть за палец. А мужчина тем временем раздвинул ей веки глаза, провёл рукой по голове, зарылся в волосы всею пятернёй. Притиснул к себе, чтобы ощупать сзади, отодвинул, чтобы провести рукой спереди. Задержался ладонью чуть ниже левой груди, цокнул языком.

— Ну, ты… — сказала Ненависть тяжело. — Не суй хваталки куда не просят. Бабу найди себе и суй в неё, что хочешь.

Ей было муторно и странно. Ни запаха, ни вкуса она не почуяла, да и прикосновения не зажигали в груди ни желания, ни отвращения. Словно копальщик тискал… труп. Причём не её собственный, а чей-то там, до которого самой Ненависти и дела нет. Ей же чувствовались только холод, да ещё неприятное онемение во всём теле.

Однако у копальщика был восторженный взгляд, как у подростка, что впервые увидал голую женщину.

— Потрясающе, — с восхищением сказал он. — Пойдёшь со мной?

— Сам дорогу не найдёшь, что ли? — рявкнула Ненависть.

Захотелось упасть наземь, кататься в грязи и выть, а вовсе не тащиться со странным человеком, пусть и красивым.

— Зачем ты так, — с упрёком сказал тот. — Тебе, видно, досталось. Я б тебе помог.

И снова склонил голову набок, словно пёс, который хочет понять, в каком сейчас настроении его хозяин. Только что-то подсказывало наёмнице, что хозяин тут не она.

— А ты кто? — спросила Ненависть.

— Ринальт Мэор, — ответил копальщик.

— Священник?

Этот её вопрос вызвал взрыв смеха у Ринальта Мэора. Только тут Ненависть осознала, что в лесу тихо, очень тихо.

— Пойдём, — Ринальт, отсмеявшись, скинул свою чёрную накидку и укрыл ею голову и плечи Ненависти.

И слегка похлопал по спине.

— Я хочу получше узнать, что ты такое.

— Я не что, я кто, — угрюмо заявила Ненависть.

— Ну, я б так не сказал, — заявил Ринальт. — Я не ощущал тут поблизости ни одного живого, как вдруг ты стала шкрябать ногтями землю.

— В штаны небось наделал, — почти сочувственно сказала Ненависть.

И снова услышала смех.

— Стал бы я тебя откапывать, — с трудом выдавил из себя Ринальт. — Пойдем. Я давно так не смеялся. Живот болит.

В мире стало заметно меньше красок. Словно это бесконечные дожди и нескончаемая война высосали из жил мира всю его кровь. Осень обычно яркое время, но Ненависть видела лишь чёрное, коричневое да серое — листва пожухла, не облетев, и земля раскисла под ногами.

Лесная чаща оборвалась, и капитан Ненависть увидела поле битвы. Бой уже давно откипел, остыл и оставил после себя лишь мёртвые тела.

— Что чувствуешь? — спросил у Ненависти Ринальт.

Она покачала головой. Она не чувствовала ничего особенного. Возможно, ей хотелось бы найти среди мертвецов трупы тех, кто поглумился над нею. Но что-то подсказывало Ненависти, что эти люди ещё живы. Как те, против кого она вела свой отряд в помощь мятежному принцу, так и те, кто подобрал её раненой и избил до смерти. Это уже были свои. Да, свои! Она закрыла глаза и увидела их лица. Худощавый, всегда такой серьёзный Стервятник, хитромордый Мордобой, выжига и игрок Рузан, смуглый коренастый Колдун. И ещё этот, как его, новичок… Кайел, его все звали просто Новеньким, потому что прозвища пока не заработал.

Они втаптывали её в раскисшую глину, усердно пыхтя, а потом, смеясь от ощущения безнаказанности, забрасывали ещё живое тело комьями земли…

— А ведь когда-то здесь были отличные луга, — задумчиво сказал вдруг Ринальт и, поднатужась, выдернул застрявший наискось в дёрне флагшток.

Узкое боевое знамя регулярных королевских войск. Ненависть с неприязнью вспомнила сытые, толстые рожи солдат. Наёмники редко бывают такими мордатыми. Разве что их боевой командир со своими двумя раздутыми от самодовольства подпевалами… А обычные наёмники худые, злые и вечно голодные. Деньги они моментально