Блэки Хол - Sindroma unicuma. Книга 2.

— Объясните, Папена, почему запрещено изготовление улучшенных предметов без разрешения соответствующих органов.

Почему-почему… То ли супермастер инкогнито не знает?

— Потому что соответствующие органы контролируют их производство, а нарушителей преследуют по закону.

— Это следствие, но у любого следствия есть первопричина… — начал вытягивать меня Альрик.

Может, и есть, но я пропустила её мимо ушей на занятиях, занятая иными важными проблемами.

— Которая кроется в опасности криво сляпанных раритетов, — закончил профессор.

Какая такая опасность? — воззрилась я удивленно.

— Взять, к примеру, горшочек с кашей, — сказал мужчина многозначительно, и я поняла, что подразумевалось под керамической посудиной. — Раритет, изготовленный по лицензии, будет варить кашу требуемого качества строго гарантированное число раз с соблюдением всех гигиенических и санитарных требований.

Стало быть, горшочек, состряпанный в кустарном подполье, начнет генерировать прогорклую кашу на болотной воде с плавающими мухами на закуску.

— Я бы не поручился за контрабандный котел, — продолжил профессор. — Зачастую мастера раритетов грешат браком и дефектами при изготовлении улучшенных предметов. В любой момент у горшочка прогорит дно или треснет глазурь. Но поломка может иметь катастрофические последствия, если давление в емкости возрастет и разорвет сосуд, а осколки причинят смертельные ранения. Или, например, перемкнет матричную сетку символов, заложенную при формовке изделия, и каша получится с добавлением веществ, вызывающих отек легких, удушье и смерть.

Ничего себе безобидный горшочек! Никогда не куплю самодельные раритеты, — решила я на будущее.

Своим пояснением Альрик подарил еще один бонус к продаже фляжки. Я вспомнила, как он рассказывал на дополнительном занятии, что изготовленные в лабораториях и на заводах раритеты в обязательном порядке тестируют на лучших стендах, и производители отвечают своей репутацией за безопасность при использовании. Очевидно, устав от мычания, мужчина решил, что с меня как с козла не взять молока, и что по незнанию я провалю успешную продажу баклажки, поэтому поспешил помочь иносказательно в надежде, что сделка еще не загублена.

Спасибо, возьму на заметку, — бросила я благодарный взгляд.

— Неплохо, Папена, — заключил профессор, постукивая пальцами по столу. — Ваш ответ тянет на троечку.

Я решила, что ослышалась. За невразумительное кваканье жалко ставить даже двойку.

Беспомощно обернувшись, я увидела, что перо в кулаке Мэла согнулось дугой, а сам он, не мигая, смотрит на профессора, и, как показалось, с зеленым блеском в глазах. Ой-ёй-ёй! Конечно же, оценка незаслуженна, это поймет и слепой, и глухой, и тупой. Не нужна мне благосклонность преподавателя! Что подумают люди? Что подумает Мэл?

Он уже подумал, — оглянулась с отчаянием в его сторону. Мэл не сводил глаз с мужчины, а перо исчезло между сжатыми пальцами.

— Задам последний вопрос, — сказал Альрик, метнув быстрый взгляд в левый угол аудитории. Пропади он пропадом со своей неприязнью! Ведь обещал не провоцировать Мелёшина.

— Несмотря на риск приобретения некачественного раритета, подпольное производство находит своего покупателя. В каких случаях?

— Потому что дешевле, чем лицензионные вещи? — спросила я неуверенно.

— Не обязательно, — возразил мужчина. — Улучшенные вещи пользуются спросом, если авторство принадлежит мастеру с незапятнанным именем. Некоторые клейма анонимов легко узнаваемы и стали своеобразными торговыми марками.

Ага, например, черный трезубец, при упоминании о котором на лице Алесса не дрогнул ни один мускул. Так что профессору не грозят широкая известность и почитание. Наверняка он изготавливал подпольные раритеты, которые сразу же ломались и взрывались.

— Что ж, вы дотянули до четверки, — сказал Альрик, выводя «хорошо» в ведомости напротив моей фамилии.

Я уставилась на него ошалело.

— Это какая-то ошибка, — пробормотала, заикаясь.

Слева что-то шлепнулось и гулко покатилось по полу, а затем грубо слепленный серебристый блинчик затормозил о мой сапог и упал на бок. В неровностях лепешки угадывались контуры пера, склеенного чудовищной деформаций. С грохотом отодвинулся стул, и на лице профессора промелькнуло удовлетворение, которое ему не удалось скрыть.

Замерев, я наблюдала, как Мэл встал со своего места и демонстративно рвал исписанные листы с ответами — неспешно, один за другим. Звук рвущейся бумаги разносился в замершей аудитории с утроенной отчетливостью и поверг меня в состояние оцепенелого ужаса, потому что являлся предвестником взрыва.

Взяв сумку, Мэл сгреб клочки и прошествовал к экзаменационному столу, где высыпал, устроив настоящий дождь из обрывков. Профессор хладнокровно взирал на усеянную бумажными лепестками столешницу, скрестив руки на груди.

Я подскочила на стуле. Сейчас Мэл создаст разрушающее заклинание или схватит препода за жилетку! Надо остановить парня, пока он не кинулся с кулаками!

Но Мэл сдержался, наградив профессора на прощание убийственной зеленью глаз. Когда за ним закрылась с грохотом дверь, мужчина смахнул с плеча бумажный клочок, а я, очнувшись, заметила, что моя рука нервно теребит ворот свитера, растянув и без того растянутую горловину.

Только что Мэл подписал себе приговор, и Альрик недрогнувшей рукой вывел в ведомости рядом с его фамилией: «отказ».

Пошатываясь, я выползла из аудитории. Меня обступили, забросав расспросами о том, сколько раз и куда покусал свирепствующий препод, но на шутки не было сил. Да и о чем рассказывать? О том, что профессор Вулфу, талантливый ученый без страха и упрека, пользующийся незыблемым авторитетом, воспользовался ситуацией и устроил неприглядное представление? Или о том, что Мэл, правдами и неправдами добившийся допуска к экзамену, в мгновение ока уничтожил имеющиеся достижения? Ему не спустят с рук публичное оскорбление преподавателя, и опять Мэл заработает всевозможные штрафы и будет драить институт от чердака до вахтерской каптерки.

Чего он добился, покинув аудиторию? Своим уходом выказал презрение Альрику, а заодно и мне. Наверное, я выглядела в глазах Мэла расчетливой стервой, получившей хорошую отметку непонятно за что, хотя ума в наличии — всего полграмма. Боже мой, о каких оправданиях может идти речь, если к моему вранью прибавилась оценка, притянутая за уши?

Посидев на подоконнике, я направилась окружным путем на чердак, чтобы остудить горящие щеки и вскипевшие мозги. Коридоры опустели, у экзаменационных аудиторий остались лишь те, кто плелся в хвосте сдающих, и сочувствующая публика. И Эльза пропала. Наверное, дождалась Мэла и, заметив его невменяемое состояние, предложила успокоить в каком-нибудь кафе или клубе. Драная кошка с облезлым хвостом.