Далия Трускиновская - Люс-а-гард

Ознакомительный фрагмент

Но массаж вскоре стал контактным.

Люс осторожно коснулась щек и бородки Томаса Тернера — а, может, все-таки Робина Гуда? Она потрогала упругие завитки его кудрей, и погладила крепкую загорелую шею под этими завитками, и ее тонкие пальцы как-то незаметно оказались у него под рубашкой, на горячей груди. Рубашка, как и у Люс, была стянула у ворота шнурком. Люс потянула за шнурок — и узелок развязался.

Тут она поняла, что на ней, пожалуй, надето слишком много лишнего. Обреченно вздохнув и пообещав себе, что такую блохастую ночь она проводит первый и последний раз в жизни, Люс стянула через голову фестончатую короткую пелеринку с капюшоном, а навязанный бабкой плащ постелила на траву, возле стрелка, и устроилась так, чтобы обе руки были свободны, а лицо спящего — обращено к ней.

Она продолжала невесомо ласкать избранника, но он, видно, набегался за день и спал мертвым сном. Хотя и веки у него дрогнули, и дыхание сбилось, и рука зашарила по траве — очевидно, наконец-то стало сниться навеянное Люс томление… Обнаружив эти признаки, Люс улыбнулась, склонилась над ним и поцеловала в губы.

Сонные губы сначала вяло воспротивились, как бы не понимая, что это такое им навязывают. Потом они шевельнулись уже более осознанно — приоткрылись. Люс скользнула к стрелку и обняла его за шею. Через несколько секунд поцелуй сделался уже вполне активным с обеих сторон, а уверенная рука легла ей на бедро и поползла выше — к груди.

Грудь была гордостью Люс. Безупречность ее формы одно время доставляла фехтовальщице немало хлопот — Люс чуть ли не ежедневно получала приглашения позировать то знаменитой скульпторше, то прославленной художнице, то известной специалистке по голограммам. Дошло до того, что отыскали в Лувре ту чашу, которую изваяли по форме груди Марии-Антуанетты, и дама-стеклодув предложила Люс совместно вызвать на соревнование покойную королеву. Все эти деятельницы искусства наговорили столько комплиментов бюсту, сравнивая его то с половинками яблока, то с античными образцами, что разъяренная Люс полгода ходила в закрытых свитерах с воротниками под горлышко.

И вот крепкие пальцы нашарили безупречную грудь. Люс извернулись так, чтобы стрелку было удобнее. Она уже думала, как поскорее избавиться от сюрко и пристегнутой к поясу аптечки. Да и вообще следовало бы убраться подальше от костра и спящей ватаги.

Но тут ее подстерег крайне неприятный сюрприз.

— Бедняжка… — ласково сказал окончательно проснувшийся стрелок и убрал руку с ее полуобнаженной груди.

Люс остолбенела.

— Почему это… бедняжка?… — заикаясь и запинаясь, спросила она.

— Такая ты неудачная уродилась, — загадочно высказался стрелок. — Наверно, с детства хворенькой была… Что ж тебе и оставалось, как не пажом одеться?

Люс ошарашенно молчала.

— Ты девчонка, конечно, добрая, — качая кудлатой головой, продолжал красавец-стрелок. — Хорошая ты девчонка! А будь ты парнем — цены тебе бы не было! Я бы тебе в ватаге полторы доли добычи дал. Или даже две!

— При чем тут добыча? — все еще не могла понять его Люс, очень озадаченная горестными интонациями.

— В ватаге бы тебе цены не было, — гнул свою загадочную линию стрелок, — да и деваться тебе, если хорошенько подумать, больше некуда.

— Как это мне деваться некуда?

Стрелок сел поудобнее и поднес обе огромные ладони к богатырской груди, как бы приподнимая свой несуществующий бюст. Сделав этот странный жест, он посмотрел на Люс очень даже выразительно. Она помотала головой, уже решительно ничего не понимая.

— Кто же тебя такую замуж возьмет? — и стрелок потряс ладонями с лежащим на них воображаемым бюстом.

— Сватались! — возразила Люс. — И неоднократно!

Это было чистой правдой — сватались многие, а трое даже стали мужьями, но знать об этом стрелку было как-то необязательно.

— А раз сватались, то и нужно было свое счастье хватать! — заявил стрелок. — Что же ты зевала? А как время упустила — и к «зеленым плащам» прибиться рада? Голубка ты моя, ничего у тебя здесь не получится. Сама же понимаешь — какую девку нужно вольному стрелку? Чтобы — кровь с молоком! Чтобы груди — вот такие!

И он растопырил обе пятерни до крайнего предела.

Потерявшая всякое соображение Люс повторила его жест. Дурацкая ситуация никак не укладывалась у нее в голове.

— И бока чтобы, и задница! — мечтательно перечислял стрелок. — А ты? Ну подумай хорошенько! Паж — как есть паж. И задница у тебя с твой же кулачишко. Кому она такая нужна? Я понимаю, нравимся мы тебе…

— Впервые слышу, что леди знатного рода должна иметь во-от такую задницу! — сварливо отвечала Люс, разводя руки на всю возможную ширину.

— Запахни рубашку-то, — посоветовал стрелок. — Поостудишься! Ну, коли ты — леди, так и ищи себе лорда. Могу одного предложить — вон, у костра валяется. А мы, лесные стрелки, ребята простые. Нам подавай женщину в теле. Ты только не обижайся, девочка, так уж мы устроены. Все у нас — от души! Деремся — так от лордов пух и перья летят, едим — так оленя или там кабанчика за вечер уминаем, любим — так самых грудастых девок! Потому и сыновья у нас — крепкие, как бычки! А тощие — они дохлятину рожают… Ищи уж себе чего другого… или входи в тело! Тогда — примем и обласкаем!

— Благодарствую, добрый сэр, — ядовито сказала Люс. — Как только — так сразу! На днях или раньше!

— Чего торопиться-то? — простодушно спросил стрелок. — Девчонка ты еще молодая, все себе наживешь, и тут, и тут…

Он показал руками на своем богатырском стане, где и чего недоставало прославленной Люс-а-Гард.

Люс от ярости засопела.

— Да ты что? — забеспокоился он. — Ну, не обижайся, мы тут, в Шервудском лесу, как подумаем, так и брякнем! Хочешь? Бери!

Стрелок достал из-за пазухи золотую головку победной стрелы.

— Бери! — повторил он. — И не поминай лихом! Я себе еще раздобуду!

Люс сидела напротив него, словно каменная. Слышалось только ее сопение.

— Как знаешь… — пробормотал стрелок и положил головку рядом с собой на плащ. — Надумаешь — бери. А теперь давай спать. Мы до рассвета сняться с места должны…

Сам он заснул мгновенно.

Люс вскочила на ноги.

Одна мысль была у нее во взъерошенной голове — домой, домой!

Такого поражения в ее жизни еще не было.

Но, чтобы вернуться в хронокамеру института, нужно было по крайней мере отойти поглубже в лес, подальше от стоянки стрелков, и вызвать капсулу.

Уже шаря пальцами по браслету, Люс вдруг почувствовала на себе взгляд. И ощутила она его, как ни странно, грудью.

Щуплый отпрыск рода Блокхедов, которого судьба никак не могла решить куда девать — то ли в богатые наследники, то ли в могахи, — так вот, этот отпрыск, так некстати выкраденный стрелками, сидел, разинув рот, и смотрел в вырез распахнутой рубахи Люс. А в свете последних угольков костра зрелище, очевидно, было соблазнительное.