Расколотый мир - Анастасия Поклад

не для подлости тебе дана эта великая сила, которая ведет нас за тобой и раскрывает запертые двери.

Теперь Клима глядела так, словно впервые его увидела. Она крепко, до белизны переплела пальцы, явно думая о чем-то необходимом, очень серьезном, но постоянно ускользающем. Гера вдруг вспомнил, как всего лет пять назад она точно так же стояла напротив, волнуясь и размышляя. Только на обоих была летная форма, а кругом — не коридоры дома заседаний в ведской столице, а потрепанные стены сарайчика для ортон и инвентаря. «Будешь моей правой рукой», — сказала тогда Клима. Потом помолчала и добавила: «Ну и другом тоже».

А эта, повзрослевшая, думала куда дольше, пару раз чуть приоткрывала рот, но смыкала губы снова, прежде чем тихо-тихо попросить:

— Прости меня.

Снова взгляд. В нем нет ни намека на властность и смерть, только неуверенное осознание потаенного, важного. И еще тише:

— Друзья?

Гера ответил, как и тогда, в сарайчике:

— Да, Клима. Что бы ни было.

По тому, как она улыбнулась, можно было понять: не забыла. Наверняка вспоминает сейчас о том же.

Клима потянулась всем телом, сбивая алую пелерину на плечо, и неожиданно призналась:

— У меня занятия только через два часа. Совещаний нет, бумаги кончились. Наверное, это и есть свободное время, но я уже не помню, как с ним быть.

— Тогда пойдем, навестим Теньку, — предложил Гера. — Ты когда у него в последний раз была?

— Давно, — Клима махнула рукой и поправила пелерину. — Он тогда еще не очнулся.

— И с тех пор ни разу не заходила?!

— Опять этот удивленный тон. Я вообще не понимаю, зачем днями просиживать у постели больного, если ты не врач, обреченный с ним возиться. Больные беспомощны и часто не в себе. По мне, лучше дождаться выздоровления.

— Уверяю тебя, Тенька уже полностью в своем уме! Ему ужасно скучно, и он рад любым посетителям. Особенно тебе.

Клима самодовольно улыбнулась и слезла с подоконника.

* * *

Тенька и правда чудовищно скучал, на что пожаловался первым делом.

— Это ни крокозябры не интересненько, — сообщил он, когда Гера и дорогая обда пристроились на стульях у кровати. — Мне можно только две вещи: есть и спать. Даже читать нельзя. Да что там читать — думать о чем-то сложнее мозельных аглорифмов! Сидеть нельзя, только полулежать головой на подушке. Больше пяти посетителей в день — нельзя. Больше получаса разговора — нельзя. Считать от нуля до десятков тысяч миллиардов — нельзя. Царапать ногтем по спинке кровати, строить рожи, петь песни, бросаться подушкой, выть на лампу — ничего нельзя! Ну, что вы сидите сиднем, вам-то разговаривать можно! Выкладывайте мне новости!

Клима опасливо отодвинулась и негромко заметила:

— Кажется, он все-таки стукнулся об тучу.

— Тебя бы так уложить на недельку-другую, моя злокозненная обда! — немедленно отреагировал Тенька.

Клима поразмыслила и придвинулась обратно.

Рассказывать изнывающему от скуки Теньке, как они все нынче заняты, было бы просто жестоко, поэтому Гера ограничился общими новостями — что поделывают горцы, какое становится лицо у Сефинтопалы всякий раз, когда присутствующая тут Клима начинает его строить, и сколь сокрушительное поражение третьего дня нанесли веды орденцам на границе.

— Все получилось в точности, как было задумано, — рассказывал Гера. — В Ордене ждали нашего наступления, но не так рано. Наши провернули несколько удачных операций и ввели в заблуждение разведку противника — в итоге та донесла, будто веды отозвали с границы часть войск. Дальше орденцы перешли в наступление, их пропустили глубже и окружили. Сейчас одни в плену, другие с большими потерями пытаются пробиться к своим. Но пленных больше. Скоро Клима поедет на границу и постарается сманить их к себе.

— Некоторых и сманивать не придется, — добавила Клима.

— Я не все знаю? — насторожился Гера.

Клима кивнула. Она поставила свой стул спинкой вперед и теперь сидела, обхватив ее руками.

— Тебе не докладываются высшие чины разведки.

— Сейчас мы услышим интересненькую государственную тайну, — посулил Тенька.

— У ведов не получилось бы так легко ввести Орден в заблуждение, если бы в орденских войсках не продолжала действовать моя институтская организация.

— Так значит, ты с ними связалась? — выдохнул Гера. — А Выля? Ты знаешь, что с Вылей?

— Она передала мне письмо, — Клима улыбнулась. Чем больше проходило времени, тем теплее вспоминался ей Институт, одногодницы ласточки и полудетские подпольные дела. Обда Принамкского края, как и многие выпускники до нее, навсегда сохранила в памяти сияющую белоколонную громаду, почти игрушечную жизнь в ее стенах и ни с чем не сравнимое ощущение дома. Там — тайник в кровати, лекции по истории и политике, споры на чердаке, тайные встречи в сарае, наставницы и наставники, первое время кажущиеся недостижимо взрослыми.

— Что пишет? — Гера подался вперед. — Наша организация в Институте жива?

— Выля точно не знает, но когда она выпускалась, организацию никто не раскрыл. Выля оставила там преемника. Он был на седьмом году политического — сейчас уже на девятом.

— А чем Выля сейчас занимается?

— Служит в летном корпусе полевой разведки. Под ее началом — Лейша Вый. Там же, в гарнизоне Кайниса — Нелька, Вапра, Кезар, многие другие. Можно сказать, Кайнис почти наш. Оттуда они вербуют новых сторонников, поддерживают прежних. Мало того, в Кайнисе объявилась наша бывшая наставница дипломатических искусств.

— Неужели и она вступила в организацию? — воскликнул Гера.

— Нет, она занимается тем же самым — шпионит на Орден. И здорово мешает, но пока все в порядке. Письмо очень длинное, мелким почерком, стратегические сведения вперемешку с личным. Про Теньку спрашивает, пишет, что скучает.

Тенька не обрадовался, а наоборот притих. Гера глянул на него с неодобрением, но промолчал. Больной все-таки. Да и сказано было уже достаточно.

— Что ты ей ответила?

— Я не стала писать ответ. Слишком опасно. При случае надо будет отправить к ней гонца, чтобы передал все на словах. Теперь у меня есть подходящие люди.

— А тайну портретика вы раскрыли? — поинтересовался Тенька, которого этот вопрос занимал куда больше, чем Выля.

— Какого портретика? — не понял Гера.

— Двух, — поправила Клима. — Один был у моего несостоявшегося убийцы, а другой у Эдамора Карея.

— И кто там изображен? — Тенька едва ли не привстал.

Клима с сожалением развела руками.

— Не до того было, и у меня их нет.

— Они в моей сумке, которая сейчас крокозябры знают где, — колдун откинулся на подушку. — Эх, вы! У вас целый Эдамор Карей под рукой, а вы не удосужились разузнать.

— Я знаю, где твоя сумка, — вмешался Гера. — Она, целая и невредимая, сейчас лежит в моей комнате.

— Так неси! — Тенька снова приподнял