Расколотый мир - Анастасия Поклад

новых командиров, распределить и подсчитать силы, устранить разногласия… Ты знаешь, что ваша армия не хочет повиноваться командованию с равнины?

— Да, есть такое, — признал горец. — Многие из нас служат здесь, но если собирается воинская элита, то подчиняется она только нашему совету старейшин. Впрочем, — он вздохнул, — с новой обдой их воля долго не продержится.

Гера приумолк: в этот момент Клима заявляла Сефинтопале и западногорскому градоначальнику, что обкладывает обоих дополнительным, хотя вдвое меньшим налогом, и пусть только попробуют не собрать его к назначенному сроку. А если нечем платить, пусть, вон, занимают у представителя купечества — главного монополиста цен на зерно. И казначею нечего ухмыляться: от него требуется прогноз доходов и расходов на время военной кампании, расчет неприкосновенного запаса и смета на ремонт в хранилище, зайти ведь туда страшно. Ощущение, что со времен предыдущей обды стены не белили. А сударь ответственный эконом пусть не бормочет о рушении прежних традиций. Обда пришла не для того, чтобы вернуть все, как было пятьсот лет назад. На то и обда, чтобы вести страну вперед, к миру и процветанию. И не отсохнет рука у казначея, если он лишний раз побелит стены, традиционно заплесневелые.

— Клима тут устроит порядок, — отметил Гера.

Ивьяр Напасентала еще раз вздохнул.

— Это детское упрямство ее до добра не доведет, — тихо посулил он. — Надо понимать, что перед ней не кучка крестьян, а образованные люди, которые годами жили, как привыкли. Хорошо бы ей прислушаться к ним и получше разобраться, а не кроить все по своему усмотрению.

— Ты против обды?

— Я против несовершеннолетних девчонок во главе страны, — пояснил Ивьяр. — На сколько ее так хватит? Даже у тебя есть помощники, заместители — она одна. Ее тянут во все стороны, как одеяло. Сейчас она нарешает, потом сорвется от напряжения, устроит истерику, и высшим силам ведомо, чем это кончится.

— Клима не сорвется, — уверенно сказал Гера. — Ты плохо ее знаешь.

— Зато я хорошо знаю наше высшее общество. Сейчас они растеряны, но потом насядут еще круче, и… Словом, жалко девочку. Моя бы воля — еще несколько лет ей подождать, набраться ума и выдержки. Нет же, понесло на войну. Авантюристка…

— И многие у вас такого мнения?

— Хватает.

Гера нахмурился. Слова Ивьяра Напасенталы были похожи на правду, но тогда из общей картины выбивалось другое.

— Не понимаю, как ваш совет решился выслать нам на подмогу войско. Ведь насколько я слышал, «за» проголосовало большинство.

— Слышал он, — Ивьяр вздохнул третий раз, особенно тяжко. — Я тебе по секрету скажу, что было на том совете.

— Может, отойдем за колонну? — Гера оглянулся. Он все еще помнил институтские наставления Климы о тайных разговорах.

— Не смотри так, — Ивьяр усмехнулся. — На самом деле этот «секрет» знают уже почти все.

— И Клима?

— Обда — в первую очередь. Но тоже продолжает делать вид, будто ни о чем не догадывается. Так вот, Гера, тебе великий секрет горцев, который никогда не войдет в летописи и умрет вместе с нами: тогда, на совете, почти все проголосовали «против».

— Но ведь вы пришли…

Ивьяр Напасентала закатал рукав. Рядом со сгибом локтя виднелись следы знака обды — красноватые, чуть припухшие, хотя Гера помнил, что еще зимой под рукой Климы шрамик пропал вовсе.

— Стоило главе совета озвучить итог голосования, мы все ощутили боль, — вкрадчиво сообщил Ивьяр. — Порезы воспалились, у некоторых кровь потекла. Высшие силы дали нам понять, что творится предательство. И мы пришли, — он одернул рукав, расправляя складки на яркой дорогой ткани. — До сих пор иногда побаливает. Уверен, не только у меня. Даю на отсечение эту самую руку, что наша знать лишь поэтому до сих пор не сожрала Климэн Ченару вместе с ее идеями и амбициями.

— Наверное, Клима понимает, — предположил Гера.

— О, еще как понимает, — фыркнул горец невесело. — И, могу тебя заверить, пользуется вовсю. Но — надолго ли?..

* * *

Начавшееся в полдень совещание длилось почти до четырех часов. Но когда Гера встретил свою обду у выхода из зала, та не выглядела особенно уставшей. Разве что слегка раздраженной. Гера доложил ей, как идут дела в войсках, что говорят локитские колдуны, которых заставили обучать всех коллег созданию Тенькиных заслонов; о редких перебоях с продовольствием и тому подобном. Вот так, почти на бегу, Гера отчитывался Климе каждый день. Это помогало обде быть в курсе всего и не тратить время на долгие общие заседания.

Обычно Клима выслушивала его и бежала прочь по своим многочисленным делам: на занятия, новые совещания, в свои покои к кипам неразобранных бумаг и еще высшие силы знают куда.

Но сейчас, когда они добрели до оконной ниши и Гера замолчал, девушка никуда не побежала. Она медленно села на широкий каменный подоконник, прислонилась затылком к сухому льду в раме. Коридоры бывшего здания заседаний думы были каменные, как в Институте, но куда более темные и узкие, стены — часто занавешенные полосами ткани, в которой тонули лучи из больших окон.

Солнечный свет был насыщенно-желтым, хотя еще не багряным по-закатному. Белые Климины одежды казались золотыми, а алая пелерина походила на облитую кровью. Обда молча потерла переносицу и закрыла глаза.

Гера остановился рядом, заглядывая ей в лицо.

— Что с тобой?

— Не дождетесь, — усмехнулась Клима, зажмуриваясь еще крепче.

На мгновение Гера застыл, опешив, а потом переспросил:

— О чем ты?

Она посмотрела на него в упор. Взгляд был неожиданно ясным и проницательным.

— Все вы ждете, когда я оступлюсь, и меня раздавит теми делами, которые я уже успела наворотить. Одни боятся этого часа, другие мечтают, что он случится, третьим все равно, лишь бы урвать куш побольше. Объединяет вас одно: никто не сомневается, что это будет. Так вот: не дождетесь.

Это было сказано с болезненным торжеством.

— Но почему ты говоришь это мне? — спросил Гера. — Ты считаешь, что я… тоже? Клима, — он впервые с зимы обратился к ней по имени. — Я больше не твой друг и, наверное, никогда по-настоящему им для тебя не был. Что бы ты ни делала, и как бы ни… удивляли меня некоторые твои дела — я пойду за тобой и буду верить в тебя, даже если ты сама вдруг перестанешь верить, чего я себе представить не могу. Но подлости я не поддержу никогда. Не могу молчать, когда ты идешь против совести. Я умру, пусть даже от твоей руки, но все равно буду тащить тебя от подлых поступков, потому что верю: ты, обда Принамкского края, можешь добиться своего честно. Ведь