Тигр в камышах - Сергей Беляков

нем киснут швыдко… быстро, — Магнат горько вздохнул, затем для приличия испросил, не желают ли уважаемые гости десерту, извинился и покинул трапезную.

Вечер завершился в компании с хорошим, выдержанным ржаным виски местного приготовления, мессопотамскими сигарами и играми ума в бесплодных попытках понять, что произошло двадцатого июня тысяча девятьсот второго года. Мы втроем — Ханжин, Усинский и я (Анна отказалась от присутствия, сославшись на головную боль) — сидели на веранде, позади гранд-здания усадьбы. Луна плавала яркими бликами на маслянистой поверхности содержимого бокалов, запоздалая птица сонно присвистывала в пене цветущей жимолости, и голова шла кругом не то от виски, не то от напряжения, не то от всеохватывающего аромата смуровского лета. Пение птицы слегка скрадывало монотонный шум невероятно сложной системы валов и маховиков, идущих от мельницы в Смуров. Для меня по-прежнему оставалось неясным, почему непреложные законы физики не работают в этом странном городе, но в свете возрастающего количества загадок и загрубленного алкоголем снижения предела их восприятия я (возможно, трусливо) отложил менее наболевшие «почему» на «после».

Чтобы отвлечься от чудес смуровской физики, я решил попытать моего напарника сегодняшней его эскападою с химией.

— А-а, это… Ну неужто я должен все для вас разжевывать, Брянцев! — Ханжин махнул рукой, словно педагог, огорченный глупостью ученика. — От листка исходил едва уловимый сульфидный аромат (меня перекосило при мысли об «аромате» сернистоводородной кислоты, но я промолчал), и я понял, что Марыся написала что-то на нем, пользуясь тайными чернилами, в состав которых входил сульфид натрия. А чем вы бы проявили сульфидные симпатические чернила? — Ханжин выручил меня из неудобного положения, ответив на свой же вопрос: — правильно, мочевиной, и еще железом, для закрепления. В тот момент я вспомнил, что сегодня за завтраком потребил яблоко… Нужно ли рассказывать дальше? — Сыщик торжествующе рассмеялся.

Стараясь не сильно концентрироваться на деталях, я в паре предложений пояснил помещику, что сидел, словно болванчик, с отвисшей челюстью, для чего Ханжину потребовалось оросить листок с рисунком в туалете.

…Перед тем, как отойти ко сну, я выторговал у Ханжина четверть часа на то, чтобы он поделился своими соображениями по делу — в обмен на обещание не храпеть. Хотя стенка между нашими комнатами смотрелась внушительно, Ханжин не питал особых иллюзий: мой храп, к его сожалению, обладал камнедробительным действием. Мы оба знали, что обещанию этому грош цена, но ему тоже не терпелось поделиться выводами сегодняшнего дня, и поэтому Ханжин согласился. Мы воспользовались для этого комнатой сыщика.

Выкладки Ханжина сводились к следующему.

Он никогда не верил ни в Бога, ни в дьявола, ни в женские чары, ни в Имперскую армию. Вся болтовня о «проклятости» места, то есть мельницы, как считал Ханжин, — удачная попытка отвадить любопытных от провала в гранитном щите.

Соответственно, Глинько — никакая там не темная сила, а, скорее всего, живой человек, который по каким-то причинам предпочитает щеголять в аквакостюме и живет в озере-разливе. Судя по его размерам, хотя и преувеличенным молвою, он просто урод и стесняется своей внешности.

Усинский, скорее всего, невиновен в пропаже жены. Его к ней отношение (с подачи Анны) — отдельный разговор, но криминала в нем, в отношении, нет. То, что он так печется о своих тиграх, факт безусловно интересный, и Ханжин, отлучившись в момент, когда мы с Анной запускали проекционку, быстро прошелся по подвалу в гранд-здании, под трапезной и в обе стороны от нее. Прямо под трапезной он обнаружил бывший винный погреб, комнату с довольно интересным содержимым (Ханжин подзакатил глаза, провоцируя меня, но я не подал виду), однако разглядеть ее в деталях не удалось: помешал Усинский, который зашел туда секундами позже сыщика, отчего Ханжину пришлось натурально извиваться ужом, уползая из комнаты.

Кто может быть замешан в пропаже жены Усинского? Кто угодно: те, кто терпеть не может монополию Усинского на мельницу, завидуя его богатству; те, кто не выносит его увлеченность новомодными машинериями, считая, что старый Смуров с мельницей, полной мойр и охраняемой ужасным Глиньком — это незыблемо; те, кто попросту завидует его женитьбе на Марысе… Нам нужно продолжать работу по уточнению фактов — кто видел ее последней, где, с кем и так далее.

Стычка в ресторации, похоже, была организована кем-то, кому не по душе наше пребывание в Смурове. А значит, логично заключал сыщик, пока на нас нападают, это говорит о том, что мы — на правильном пути.

А вот то, что Марыся состояла в контакте с Анри Беккерелем, — это пока что загадка загадок. Не исключено, что мельница и ее чудеса имеют куда более прозаичное пояснение, но пока что у Ханжина нет фактов.

…Монотонный рассказ Ханжина все же усыпил меня. Я приткнулся в углу, на удобной кушетке… и был разбужен жестким толчком кулака в бок:

— Вы же обещали не храпеть! — возмущенно заорал сыщик.

* * *

Следущий день оказался для нас скупым на удачу. Мы провозились с опросами сначала домашней прислуги, а потом, постепенно увеличивая радиус захвата от маетка Усинских, начали опрашивать и городских жителей, всех, кто мог хотя бы косвенно пролить свет на исчезновение красавицы-панны.

Тщетно.

Солнце завалилось за горизонт.

…Усинский, который утром любезно согласился подобрать нас из города к концу дня, угостил ужином в небольшом, но уютном трактире «Два пекаря».

Паровые часы на городской ратуше заквохтали, засипели и с натугой пробили единожды.

Я вынул золоченую луковицу Буре и откинул крышку — четверть к одиннадцати. После насыщенного событиями дня время потянулось ко сну. Едва я открыл рот, чтобы предложить Ханжину закруглиться на сегодня, как из ближайшего переулка на площадь вылетел Державин.

— Держитеся! Держитеся! Идут… спешат… чую, чую, скоро туточки будут! Спасайтеся, придет круль Стах, на всех нагонит страх! — скороговоркой лопотал он, волчком крутясь у ног Ханжина. От юродивого смердело псиной, немытой и болезной. Полы прошловекового кафтана, некогда богатого, с почти стертым позументным серебром, подымали мелкие буруны пыли.

Он на секунду умолк, подняв голову кверху, будто прислушиваясь.

— Чую, чую… Кто умом и сердцем чист, не услышит крыльев свист…

Сыщик внимательно наблюдал за идиотом.

Показалось мне или нет? В безумии глаз Державина вдруг проскочила искорка смысла… нет, все же показалось. Дурак подпрыгнул калечной курицею и уселся в пыль, пуская длинные, пенные слюни. Далее случилось нечто странное: Ханжин быстро наклонился к юродивому и выдернул некий продолговатый предмет из складок его кафтана, но что именно, мне рассмотреть не удалось. Державин отпрыгнул, разгневанно залопотал, затем картинно повернулся к сыщику задом и громко испортил воздух.

— Тебе, приезжий, скоро каюк