Марица. Исток - Александра Европейцева

дождаться не могу, когда мы уже приедем в столицу. Первым делом — в аптеку. Куплю тебе самое дорогое, самое сильное зелье для стабилизации состояния. Для нервов. Или для усмирения строптивых принцесс. Не знаю, что они там продают, но я куплю всё.

В этот момент с другой стороны кареты раздался язвительный, узнаваемый баритон.

— Всего часа два осталось потерпеть, генерал, — прокомментировал Чефарт, поравнявшись с нами на своем скакуне. — Держись. В аптеке, говорят, сейчас отличные скидки.

Из моей груди вырвался тихий, сдавленный стон. В нём была вся безысходность моего положения — я, генерал, не знавший поражений на поле боя, был готов капитулировать перед капризом беременной жены. Этот звук был полон отчаяния мужчины, осознавшего, что в ближайшие несколько месяцев ему предстоит жить в состоянии перманентной маленькой войны, где фронт проходит через спальню, а главным оружием являются слёзы и молчаливая обида.

Но даже сквозь эту мгновенную слабость, сквозь усталость и желание просто зарыться головой в песок, во мне тут же вспыхнул знакомый, стальной огонь. Нет. Я своего не упущу. Ни её, ни нашего ребёнка, ни этого хрупкого, выстраданного счастья.

Война так война. Если уж судьба решила устроить мне испытание под названием «Беременность», я встречу его, как подобает солдату и стратегу. Я разработаю план. Я изучу противника — его слабые и сильные стороны, его непредсказуемые манёвры и внезапные капризы погоды в виде перепадов настроения. Я применю всю свою тактическую гибкость: где-то — упреждающие удары в виде поцелуев и подарков, где-то — глухую оборону и выжидание, а где-то — стремительное наступление, не оставляющее шансов для контратак.

Я выиграю эту войну. Обещаю! Я не сдамся!

* * *

Мы вьехали в столицу в тот же день, и с величайшей неохотой, и вместе с тем с невероятным облегчением, я попрощался с Марицей у стен дворца, передав ее в надежные руки ее горничной. Любимая вскрикнула, увидев Силу, и бросилась к ней, обнимая. Сквозь всхлипы я различал лишь короткое: «Жива!».

— Лорд Каэл, лорд Чефарт, ден Тебарис, ден Асталь, Его Величество приказал мне сопроводить Вас в ваши покои. — услужливый лакей склонился в поклоне перед нашими друзьями, уводя их в коридоры дворца. Они были гостями короля.

— Ну а мы пожалуй по домам! — вздохнул Серан. — Не терпится обнять своих!

— Я напишу Вам, как Нарос и остальные. Сегодня же! — улыбнулся Паргус.

Я попрощался с друзьями и сел в карету.

Дома меня ждала выволочка от отца, которому пришлось первым столкнутся с гневом короля. Безрассудный и эгоистичный дракон! Что ж, пусть так! Зато скоро я вновь женюсь. На любимой женщине! Это стоило всего!

В саду я нашел мать, сияющую, счастливую, и обнял ее. Ладения с детьми была здесь же. Иллария и Аэлиан повисли на мне, соскучившись по отцу, лепеча и рассказывая обо всех новостях. А их мать стояла, наблюдав за сценой, с лицом, на котором читалась смесь привычной надменности и какой-то новой, странной усталости. Я ожидал колкостей, язвительного замечания о том, как быстро её место занимает другая. Но скандала не последовало.

Ладения лишь недовольно поджала губы, глядя на то, как Илария радостно подпрыгивала у моих ног.

— Не лишай меня детей, Демитр, — сказала она тихо, без обычного вызова. — И не превращай меня в чужую тётку, что появляется раз в полгода.

— Я никогда этого не сделаю, — я посмотрел на неё прямо. — Ты — их мать. Твой авторитет, твоё место в их жизни останутся неприкосновенными. Марица не собирается тебя заменять. Все зависит от тебя самой, от того, как часто ты будешь приезжать в поместье.

Ладения горько усмехнулась, и в её глазах мелькнуло что-то похожее на понимание.

— Она уже занимает моё место, Демитр. Просто по-другому. И, кажется, — её взгляд скользнул по счастливому лицу Иларии, — для них это к лучшему.

Я не знал, что имела ввиду бывшая супруга. Но мое мнение оставалось неизменным. Жизнь показала мне, что не все в наших руках, но многое.

Вечер того дня, несмотря на усталость от дороги и нервное напряжение последних часов, принёс долгожданное успокоение. Я сидел в кабинете отца, курируя разбор донесений, поступивших за время моего отсутствия, когда слуга подал мне два письма. Одно — на простом пергаменте с узнаваемым размашистым почерком Паргуса. Второе — на тяжёлой гербовой бумаге, с королевской печатью.

Сначала я вскрыл послание от друга.

'Демитр!

Пишу тебе с самой что ни на есть передовой — из кухни «Лисьей норы». Шалос уже откупорил первую бочку в честь нашего возвращения, так что прости, если буквы поплывут.

Первым делом — главные новости. Все наши целы и невредимы! Ну, почти. Шалоса слегка подтравили несвежими пирожками в одной из столовых, где он помогал налаживать снабжение, но Сервина уже взяла его в свои железные руки. Говорит, за пару дней приведёт в норму. Но это не мешает ему сейчас со мной напиваться! Вир и его семья отстроили лавку и, по его словам, «будет торговать порталами для бедных». Нарос с утра до ночи пропадает в арсенале, свалив на меня заботу о племяннице. Хестал завалил работой — в госпитале сейчас аншлаг, но он сияет, как будто получил в подарок целую библиотеку. Ну и ворчит. Как всегда!

И… барабанная дробь! Самая радостная весть. Гондера родила! Сына! Мальчик здоров, крепок, орет так, что, кажется, слышно с другого конца столицы. На лице Турала застыла такая блаженная улыбка, что Сервина уже прозвала его «сияющим менгиром».

И вот, собственно, к чему я всё это пишу. Все здесь, в «Норе», сошлись на одном: две такие новости — твоя помолвка и рождение наследника у Гондеры — нельзя оставить без должного празднования. А потому приглашаем тебя и твою строптивую невесту (передай Марице, что это дословно, и пусть не хмурится) в субботу вечером в «Лисью Нору». Будем поднимать бокалы за вас, за малыша, за спасённый мир и за то, чтобы Гондера поскорее вернулась к тому, чтобы ругать нас за безрассудство. Ждём!

Твой верный друг, Паргус.

Я перечитал письмо, и по лицу расплылась широкая, безумно счастливая улыбка. Все живы. Гондера родила. Мир, казалось, не просто вернулся в прежнюю колею, а катился по ней с таким грохотом радости и жизни, что дух захватывало. Мысль о вечере в шумной, тёплой компании друзей, где можно будет наконец расслабиться, была бальзамом на душу.

Второе письмо было