Белая слива Хуаньхуань - Лю Ляньцзы

присвоить ей посмертный титул, – мрачно сказал Сюаньлин. – Я могу только позволить похоронить ее под именем фэй Цюэ. Это будет означать, что я не стал наказывать ее после смерти. Она вошла во дворец девять лет назад, и я никак не ожидал, что ее жизнь закончится вот так.

Императрица промокнула платком выступившие в уголках глаз слезы и тихонько его поправила:

– Ваше Величество, фэй Цюэ вошла во дворец одиннадцать лет назад.

Сюаньлин хмыкнул, но промолчал, не желая обсуждать провинившуюся наложницу. Вместо этого он заговорил о ее сыне:

– Тан умерла, и теперь некому заботиться о старшем принце.

– Я хозяйка всего гарема, поэтому для меня дети наложниц как мои собственные дети, – ни минуты не раздумывая, сказала императрица. – Я заменю принцу мать и хорошо его воспитаю.

Сюаньлин довольно улыбнулся:

– Раз императрица так говорит, то я могу быть спокоен. Тайхоу уже немолода, и ее подводит здоровье. Я тоже считаю, что самый лучший выход – это отдать принца на воспитание к императрице.

После того как судьба старшего сына императора была решена, мы все дружно поздравили государыню с появлением сына. У ребенка появился заботливый родитель, у императрицы появился сын, все были рады и довольны.

Проводив императора, наложницы остались у императрицы, чтобы еще немного поговорить.

– Фэй Цюэ вошла во дворец одиннадцать лет назад. Я видела, как она начинала свой путь как лянди, потом доросла до шуньи, жунхуа, гуйпинь, а после рождения сына стала чжаои и наконец фэй, – говорила императрица со слезами на глазах. – Пускай она совершила ошибку, но она оказала огромную услугу императорскому дому, родив потомка императора. Конец ее жизни был печален, и, хотя император не желает говорить о ней, но мы, ее сестры, должны быть снисходительнее, ведь она была матерью старшего принца и много лет честно служила нашему государю. Я пошлю людей, чтобы около ее гроба стоял почетный караул. Я очень надеюсь, что фэй Цюэ там, в загробной жизни, покается в своих грехах и упокоится с миром.

Цзяньцю, служанка императрицы, наклонилась к ней и тихонько сказала:

– Матушка, не надо так сильно горевать. Вы уже пролили достаточно слез по фэй Цюэ. Я уверена, что душа матери будет спокойна, если вы позаботитесь о ее сыне. Если вы будете постоянно горевать, то жить станет еще сложнее. К тому же в своей смерти фэй Цюэ виновата сама.

– Тебе легко говорить, – недовольно вымолвила императрица, тщательно вытирая слезы, – но мы много лет вместе прислуживали императору, и вот она внезапно умерла. Разве можно оставаться спокойной после такой трагедии? О, фэй Цюэ, ну какая же ты все-таки дурочка!

Императрица была безутешна, но мы не сдавались и уговаривали ее не лить слезы понапрасну. Нам понадобилось время, но постепенно государыня перестала сокрушаться и даже улыбнулась.

Мое тело с каждым днем теряло привычную легкость и грациозность, что было неудивительно на четвертом месяце беременности. Другие еще не замечали изменений в моей внешности, но я-то чувствовала, что маленькая жизнь во мне растет и набирается сил, становясь вместе с животом все больше и больше.

Наступило уже начало лета, я сидела в своих покоях и, опираясь на ярко-красный подоконник, любовалась цветущими гранатами, чьи соцветия прятались среди густой зеленой листвы. Золотистые солнечные лучи освещали грандиозные и очень пышные соцветия огненного дерева. Иногда несколько лучей просачивалось сквозь густую насыщенно-изумрудную листву и опускалось на отполированную плитку пола, и тогда на ней начинали плясать солнечные зайчики.

За последнее время произошло множество событий, и все они заканчивались чьей-то смертью. Сначала Чунь-эр, после ребенок пинь Тянь, а затем фэй Цюэ. Из-за того, что за такой короткий срок произошло столько смертей, в моей душе поселился страх. Мне все время чудилось, что воздух наполнен едва уловимым запахом свежей крови и удушающим ароматом сожженных ритуальных денег.

Все эти смерти были самыми обычными и вполне объяснимыми, но, сама не знаю почему, я никак не могла успокоиться. У меня возникло ощущение, что тень смерти стала приближаться и ко мне.

В послеобеденной тишине вдруг раздался веселый и звонкий мальчишеский голос, а спустя мгновение я услышала птиц, которые отчаянно хлопали крыльями, поднимаясь в ясное небо.

Один из евнухов открыл двери, чтобы посмотреть, кто наводит суматоху на улице, и оказалось, что ко мне в гости пришел старший сын Сюаньлина – Юйли.

Я очень удивилась, когда увидела, что он пришел совершенно один, без кормилицы и охранников. Я взяла его за руку и спросила:

– Принц, что вы тут делаете?

Он стоял передо мной, покусывая палец, и улыбался. Маленький золотой обруч сполз с его макушки набок, лицо блестело от пота, а небесно-голубой халат полностью покрылся пылью. Сразу было видно, что этот мальчик тот еще проказник. Сейчас он сильно напоминал маленькую шаловливую обезьянку.

Ответа долго не было. Принц молча рассматривал меня и даже не думал поздороваться, и, казалось, он меня даже не узнал. Но в этом как раз-таки не было ничего удивительного. Мы встречались с ним всего пару раз. С его мамой я не дружила и в гости к ним не ходила, поэтому и была для него незнакомой женщиной.

Голос подал Сяо Юнь, который стоял рядом с мальчиком:

– Это гуйпинь Вань из дворца Танли.

Не знаю, потому ли, что внутри меня росла новая жизнь, или по другой причине, но я очень любила детей и старалась с ними подружиться. И пускай сейчас передо мной стоял грязный, не отличающийся умом ребенок, которого не любил отец и который только что потерял мать, он все равно мне нравился.

Я положила руку ему на плечо и улыбнулась:

– Принц, я ваша шуму [157]. Вы можете называть меня мама-фэй. Вы не против?

Мальчик наконец зашевелился и неловко поклонился:

– Здравствуй, мама-фэй Вань.

Я улыбнулась и помогла ему выпрямиться. Тут же прибежала Лючжу с серебряным коробом для съестного, который был доверху забит различными закусками. Я кивнула, давая Юйли знак, что он может угощаться. Принц сразу же засиял и начал хватать руками все, до чего дотягивался, но при этом не отводил от меня внимательного взгляда.

– А почему у тебя короб из серебра? – неожиданно спросил он, уставившись на непривычную для него вещь. – У мамы-императрицы и у других тетушек все коробы и тарелки золотые.

Я растерялась, потому что не могла сказать маленькому мальчику, что пользуюсь серебряными приборами и-за страха, что меня могут отравить. Ребенок в его возрасте не должен знать о таких мрачных вещах.

– У мамы-фэй не такое высокое положение, как у императрицы, – ответила я, стараясь