Отель Перекресток - Андрей Александрович Васильев

смысле финансово, а дорогу указал, по которой я после пошла. Он был заместитель главного редактора в одном глянцевом журнале. Что ты лыбишься, Серега? Это же не вчера случилось, а в моем безоблачном детстве, потому они тогда пользовались еще немалым спросом у народа. Новостные порталы с рынка позже выдавили, да и то, кстати, не до конца. Есть еще староверы, которые сети печатные издания предпочитают.

— Или телевизор, — добавила Зоя. — У меня бабке сто лет в обед, так она на интернет чихать хотела. Ей телевизор милее и понятней. Особенно когда Якубовича показывают.

— Вот-вот, — ткнула в ее направлении пальцем моя напарница. — Но я не об этом. Как-то раз пришел он взъерошенный какой-то и сильно злой. Я ему вопрос, мол, «что случилось», а он отвечает, что один молодой, но сильно талантливый актер звезду словил размером с планету Марс, потому послал его, не последнего в Москве журналиста, куда подальше. Я снова у него спрашиваю: «Вам обидно?» — а он говорит, что, дескать, дело не в обиде, а в принципе. Есть профессии, в которых обиды через себя пропускать никак нельзя, потому что тогда очень быстро или сопьешься, или умом тронешься, и журналисты этот список возглавляют, потому что их посылают чаще, чем кого-либо другого. Но вот какая штука — есть те, кто делать такое может, и есть те, кому по штату пока не положено слишком высоко нос задирать. Этот артист из последних, потому его, засранца, надо образцово-показательно проучить, чтобы знал свое место.

— Молодец, — оценила слова Инны Алена. — Умно.

— Дальше слушай. Он за этот вечер обзвонил, наверное, десятка три своих коллег, и ни один не отказался ему помочь. Мало того — некоторые из соратников по цеху, особенно тех, кто занимался «желтыми» новостями, даже обрадовались. Им вечно материала не хватает. Короче, через день репутация молодого и перспективного артиста затрещала по швам так, что мама не горюй. Что только про него разные издания не писали, какие романы и с кем ему только не приписывали, в каких грехах не обвиняли. Через три дня его сняли с ролей сразу в нескольких сериалах, к концу недели вывели из состава труппы театра, разумеется, по собственному желанию, а еще через месяц он уехал куда-то в Марий Эл, потому что в Москве ни один режиссер — что кино, что театральный — дела с ним иметь не хотел. Там ведь тоже все непросто. Ты такого скандального типа сегодня в сериале задействовал, а завтра выяснится, что он в результате в черный список влетел, потому либо надо те же сцены с другим актером переснимать, либо материал на полку ляжет. А деньги-то потрачены, за них с продюсера либо банк, либо инвесторы спросят.

— Люто, — оценил Серега. — Впечатляет.

— Вот именно, — подтвердила Инна. — Очень правильное слово, Рыжий. Меня эта история невероятно впечатлила. Не тем, как быстро и умело несколько человек без большого труда растоптали чью-то карьеру, нет. Не это мне показалось главным. Меня восхитило, какую, оказывается, власть над людскими умами и судьбами имеет слово, особенно если оно сказано умело и вовремя. Оскар Уайльд как-то изрек: «В Америке президент правит четыре года, а журналисты — бессрочно». Мне тогда эта цитата была еще неизвестно, но я и сама до подобного додумалась. И захотела быть такой же, как он и его друзья. Кстати, журналистское братство, вставшее горой за своего собрата, меня тогда очаровало не менее чем власть, которой оно обладает. Но этот прокол мне можно и простить. Молодая была, наивная.

— Нет, выходит, никакого братства? — уточнила Анфиса.

— Все зависит от ситуации, — усмехнулась Инна. — Если проходку на презентацию надо добыть или, к примеру, на какое-то закрытое мероприятие, где припахивает «жареной» темой, попасть — мы все друг другу братья под сакурой в цвету. Ну или сестры. А если какая-нибудь награда, особенно с денежным приложением в виде дополнительного приза досталась не тебе, а кому-то другому — то все бездари, а ты один д’Артаньян. Но это все я поняла сильно позже, а тогда меня все произошедшее так впечатлило, что я для себя решила, кем стану, когда вырасту.

— И стала? — спросило сразу несколько человек.

— Стала, — подтвердила Инна. — Только иллюзии и мечты, как и у большинства живущих на Земле, разбились после на хрен о реальность. Но тому дядьке, имя которого, увы, даже не помню, я все равно очень благодарна. Он, сам того не зная, подарил мне цель, к которой нужно идти, и мотивацию для того, чтобы это делать, несмотря ни на что. И кстати, он единственный из мамочкиных ухажеров, о ее разрыве с которым я после печалилась. А поскольку расставаться мирно с любовниками она не умела, то ни один из моих потенциальных папаш после в поле моего зрения не появлялся. И этот, увы, не исключение. Я потом, когда уже стала взрослой и в университет поступила, пыталась его разыскать, но безуспешно. Изданий в Москве много, журналистов-мужчин тоже пруд пруди. А от воспоминаний к тому времени мало что осталось. Так, мелкие детали — очки в золотой оправе, запонки, еще какие-то мелочи. По ним никого не найдешь.

— Так мать бы спросила, — удивился Вадим. — Она-то, небось, фамилию его знала?

— Само собой, — подтвердила Инна. — Но к тому времени она свалила в Австралию, причем не кенгуру посмотреть, а замуж, и по этой причине полностью стерла из своей памяти все, что с ней было ранее. А если учесть, что мамочка моя относится к той породе людей, которых называют «упертыми»… Короче, даже если бы я умирала на ее глазах, она все равно бы ничегошеньки не сказала. Вот такой человек. Хотя в целом, девчонки, ей можно только позавидовать. Всю жизнь прожила так, как хотела, ни в чем себе не отказывала и в старости ей себя корить не за что. Мы таким похвастаться не можем, потому что, судя по тому, что я услышала, жизнь у большинства не задалась, не было в ней ни денег, ни счастья, ни любви, ни здоровья. Еще и сдохли молодыми!

— Последнее особенно обидно, — всхлипнула Ольга, которая в результате все же, похоже, пришла к выводу, что если она хоть немного не поплачет, то мероприятие состоявшимся признать никто не сможет.

— Да нет, не особенно, — подумав, возразила