Стражи времени - Лев Юрьевич Альтмарк

себя и на своих близких друзей. На Лёху, например. Я, наконец, стал сам себе в реальной жизни судьёй и творцом, сам выстраивал сюжеты своих детективных расследований, и моим преследуемым оставалось только послушно попадать в силки, которые я научился искусно расставлять, пройдя хорошую школу в своём давнем, благословенном и наполненном фантазиями одиночестве…

Сын, наверное, моя полная противоположность, хоть я и чувствую, что он в чём-то всё-таки пошёл в меня. Тайком поглядываю на него, и мне порой становится безумно обидно за то, что он так и не принимает протянутую мной руку. Ведь я столько мог бы рассказать, притом даже такого, чего никому никогда не расскажу. Только ему и… маме, которой уже давно нет.

Я тянусь к сыну – и он меня не отталкивает, но и не подпускает близко… А ведь эта помощь нужна не столько ему, сколько мне. Что кривить душой – мне иногда это необходимо, как воздух! Наверное, ещё и для того, чтобы лишний раз доказать себе: жизнь прожита не напрасно. А что ещё каждый из нас стремится доказать самому себе?

Но я безмерно горжусь сыном, потому что чувствую: характер у него крепкий, по-настоящему мужской. Такой, какой я хотел бы иметь у себя, но – увы… Как и мне, ему никогда не стать безгрешным, но ошибки, которых никому не избежать, только закалят его характер, а то, чем он займётся в будущем, принесёт настоящее удовлетворение. Это важней всего. Хотя… сам-то я счастлив в своей работе? Едва ли. Но какое-то крохотное удовлетворение от сделанного всё же есть…

Однако, чёрт побери, как иногда хочется погладить его по шёлковым, мягким детским волосёнкам, вдохнуть сладкий запах малыша, прижать его к груди, чтобы услышать, как бьётся крохотное горячее родное сердечко! Я только сейчас начинаю понимать свою маму, когда она гладила мои волосы. И даже догадываюсь, отчего у неё на глазах всегда выступали непрошеные слезинки. Я, наверное, пришёл ей на смену в это мир…

Я всю жизнь жил и живу ради тебя – мой взрослый, серьёзный и умный двадцатипятилетний сын – зёрнышко моё…

…Уже третий час мы сидим в засаде с Лёхой, совсем ещё зелёным лейтенантиком-стажёром, только что прибывшим в наше отделение на службу. Мы ждём, когда появится давно выслеживаемый нами уголовник. Неудобно и зябко в старенькой милицейской «копейке» с неплотно закрывающимися дверями, сквозь которые в салон задувает холодный ветер вперемешку со снегом. Отопление в «копейке», может быть, и работает, но нам велено беречь бензин. Можно, конечно, и не беречь, но тогда всё остальное – за свой счёт. А зарплаты у нас – слёзы…

Лёха ёжится, его бьёт крупная дрожь в новенькой милицейской шинели, но он старается не подавать вида. Ещё бы – его взял под своё крыло местная легенда уголовного розыска, капитан Даниил Штеглер!

А я сижу за рулём и тоже стараюсь не показывать, как хреново на морозе даже легендам розыска, не только новичкам. Правда, мне чуть легче, потому что я использую собственное изобретение, если уж уставом не разрешается под тонкий милицейский китель надевать тёплый домашний свитер и кутаться в шерстяной шарф. Каждый раз я тайком обматываюсь газетами – под кителем и шинелью их не видно. Нужно будет, наверное, подсказать и Лёхе. Хотя… пусть пока терпит. Я тоже не сразу дошёл до такого великого изобретения. У парня всё впереди.

В доме, перед которым мы стоим, свет почти во всех окнах потушен. Оно и понятно – в четыре часа ночи, да ещё в такой лютый мороз, как не закутаться во все одеяла и не спать сладким сном под завывания зимнего ветра за окном! А вот бандит, которого мы ловим, должен именно в этот предутренний час явиться в одну из квартир.

– Товарищ капитан, – тоскливо вопрошает Лёха, – как думаете, появится этот гад до утра или нет? Сил нет ждать…

– Терпи, лейтенант, ничего не поделаешь, – вздыхаю невесело, – служба у нас такая поганая. Будем ждать, сколько надо.

– Может ведь и не появиться, а? Тогда напрасно промёрзнем всю ночь.

Вздыхаю и ничего не отвечаю ему. А что тут скажешь, когда лишь в художественных фильмах доблестные стражи порядка ни минуты не проводят без дела, а у нас большую часть времени только и тратишь на напрасные сидения в засадах, ожидания неизвестно чего и бесконечное переписывание казённых бумаг. Какая уж тут романтика…

– Ты, лейтенант, можешь немного подремать, – вижу удивлённый взгляд своего подопечного и прибавляю: – Я послежу за подъездом. Давай-давай, я не шучу…

– Вы это серьёзно, товарищ капитан? – всё ещё не доверяет мне Лёха.

– Спи, пока я добрый! А потом я подремлю.

Но неожиданно взрывается трескучим хлопком наша милицейская рация, и далёкий голос ночного дежурного сквозь шум и помехи сообщает:

– Тридцать пятый меня слышит?

– Слышу, – отвечаю я.

– Капитан Штеглер?

– Ну, я. Что ты хотел?

Дежурный некоторое время мнётся и вдруг говорит, словно выдыхает:

– Даже не знаю, как вам сказать, товарищ капитан… Ваша жена звонила и велела передать, что отец… нет больше вашего отца.

– Что?! Что ты сказал?! – кричу и сжимаю до боли в пальцах чёрную коробочку рации. – Повтори!

– Мы уже за вами дежурную машину отправили. Вас подменят и отвезут домой…

В дежурном «ПАЗике», который за мной прислали, хоть и сижу рядом с водителем, пожилым сержантом, неожиданно начинаю чувствовать, как на меня наваливаются какие-то оглушающие вселенские пустота, тишина и одиночество. Словно громадная часть мира безжалостно отрублена от меня, от моего сердца. Тупо разглядываю так и не надетые серые нитяные перчатки, которые сжимаю в кулаке и всё никак не могу его разжать.

Дома тихо и светло. Горят все лампы, а моя мама молча замерла на диване и глядит куда-то в сторону сухими безразличными глазами. Жена, наоборот – ходит по гостиной из угла в угол и беспрерывно вытирает слёзы влажным полотенцем.

– А где… – хочу сказать «папа», но почему-то не могу выговорить. – А где отец?

– Уже увезли, – отвечает жена. – Ему среди ночи стало плохо, мы вызвали «скорую помощь», и они решили забрать его в больницу. Он отказался от носилок, и пока самостоятельно спускался по лестнице… Сердце…

Бессмысленно озираюсь по сторонам, и взгляд останавливается на мокрой грязи на полу, оставленной врачами из «скорой». На улице у подъезда грязный снег…

– Мама, как ты?

Но она молчит и по-прежнему смотрит куда-то в сторону. Подхожу к ней и опускаюсь на колени. Пытаюсь взять за руки, но она отдёргивает их и непонимающе смотрит теперь на меня,