Медвежье молоко - Елена Александровна Ершова

Белый протолкался мимо массивных шкафов с кипами документации. Пахло кофе, женскими духами, пылью, косметикой. Девушки щебетали, провожая альбиноса любопытными, с долей настороженности взглядами.

Он не нравился женщинам. Обычно Белый вызывал в них безотчётный страх, знал почему и не обманывался на этот счёт. Люди боятся тех, кто отличается от них даже внешне, что уж говорить о внутреннем звере, который до сих пор настойчиво требовал пищи? Луна шла на убыль, но отголоски изменения нет-нет да напоминали о себе то подкожным зудом, то тянущей болью в мышцах.

– Я могу проверить вашу почту? – осведомился он у Оли.

Та растерянно пожала плечами. Видно, не получила однозначного указания от руководства, но всё-таки не посмела перечить криминалисту, поэтому молча вошла в аккаунт и повернула монитор.

Обычная деловая переписка, приказы, списки, ответы на запросы абитуриентов. Подозрительных писем не было ни во входящих, ни в корзине, ни в папке спама, и Белый, хотя и ожидал этого, всё же разочарованно вздохнул.

Выстроенная прежде картина снова рассыпалась на кусочки, уверенность дала трещину, и Белый потёр переносицу, пытаясь выправить мысли и абстрагироваться от густой мешанины запахов.

Забурлил и щелкнул, выключаясь, чайник, выводя Белого из задумчивости.

– Что-то ещё? – услужливо осведомилась Оля.

– Ничего, – ответил Белый. – Спасибо.

За соседним столом девушка плеснула в кружку кипятка. Чайный аромат поплыл по кабинету, вызвав в животе Белого голодное урчание.

– Может, вам тоже налить чаю? У нас есть шоколадные печенья. Девочки, где у нас чистые кружки?

– Не стоит! – Белый поднял ладони. – Ещё раз простите.

Он повернулся, когда уловил травяной аромат. Глаза сузились, выхватывая заварочный чайник. Под крышкой густел травяной сбор, в сухих соцветиях плеснули искры.

– Вы всегда это пьёте? – спросил Белый. – Кто вам это принес?

– Кто-то из экспедиции, – пролепетала Оля. – А что такое? Вам не нравится иван-чай?

– Это не он, – голос охрип, и Белый аккуратно закрыл чайник крышкой. – Вылейте. И выбросите сбор, если он ещё остался.

Он вышел, ловя спиной недоумённые взгляды и пряча копии документов во внутренний карман мантии. Наверное, его долго будут обсуждать здесь, называть сумасшедшим, в лучшем случае просто странным типом. Но Белый узнал соцветия и стебли в карельском травяном сборе. Девочки из приёмной пили чай с сон-травой. Скоро их обуяет сон. Или, если доза была слишком маленькой, они забудут о визите Белого, студенте Пантюшине, рабочей почте, с которой этот самый Пантюшин рассылал письма потенциальным жертвам и регистрировался в социальных сетях.

Обратная дорога показалась в два раза короче, словно Белый сократил её через Лес. Весело чирикали воробьи, последние оставшиеся листики на ветвях выворачивали ажурную изнанку.

Белый понимал, что выводы делать рано. Что студент, встретившийся ему в Сандармохе несколько дней назад, вполне мог оказаться непричастным к преступлениям и всё это только совпадение.

Сворачивая за угол, он ощутил короткий электрический укол в шею. Зажав штрихкод ладонью, Белый сцепил зубы и толкнул дверь подъезда – открыта.

Обычный, ничем не примечательный дом. Второй этаж. Дверь, обитая чёрным дерматином. Дверной звонок висел на отслоившихся от стены проводах-усиках и, конечно же, не работал. Никто не ждал гостей и уехал, надежно закрыв квартиру. У кого Пантюшин снимал её? Живёт ли хозяин в том же доме и как скоро возможно его найти в этом немаленьком городе?

Времени нет: где-то по Лесу бредёт маленькая Альбина, где-то плачет Лиза Лахтина. Лазаревич прощупывает след, оставленный Белым. И далеко, на берегу Онеги или Белого моря, вьёт гнездо Великий Ворон.

Собравшись, Белый с силой пнул дверь, потом ещё раз. Со второго удара она поддалась, и в соседних квартирах послышалась возня – испуганные люди высматривали в глазок, но не решались выйти на площадку. Белый решил никого не опрашивать: всё, что ему нужно будет узнать, он узнает прямо тут, в квартире.

Прикрыв за собой дверь, Белый бесшумно прошёлся по комнатам.

Вода перекрыта, газ отключен, из розетки выдернуты все электроприборы – квартирант отличался щепетильностью, но не чистоплотностью. В квартире царил настоящий бардак: вещи валялись там и тут, на спинке дивана, кровати, у порога ванной комнаты. Настежь были распахнуты кухонные шкафчики, линолеум сохранил подсохшие следы мужских ботинок. Возможно, Пантюшин собирался в спешке и съехал не так давно – земля в цветочных горшках оказалась относительно влажной.

Ещё здесь странно пахло.

Так может пахнуть на кладбище после дождя – землей, увядшими цветами, отсыревшим деревом, хвоей, гниющей обивкой, травой.

Из-под ботинка что-то выкатилось, ударилось о плинтус и замерло, чернея сморщенным боком. Сушёная ягода рябины.

Белый огляделся.

Тёмные глотки распахнутых шкафов хранили небольшие запасы круп и разномастных банок. Из одной ощутимо несло сон-травой. Белый приоткрыл крышку, чтобы удостовериться точно, поёел носом, и голова сразу же закружилась, отяжелела. Он завинтил крышку и, открутив вентиль, умылся холодной водой.

Слабость отступила. Хорошо.

Он потянулся за телефоном: следовало позвонить если не Лазаревичу, то Астаховой или Михаилу, сообщить о подозреваемом, вот только сон-траву, как улику, люди рассматривать не станут. Разве что рябина… Но девочек кормили свежими ягодами, а вовсе не сушеными. Может, что-то ещё?

Белый кружил по комнате, заглядывая под кровать, за диван, в шкафы, во все углы. Не было ни документов, ни телефона, ни компьютера – больше не повезет так, как повезло в квартире Малеевых, и, если Пантюшин действительно причастен к убийствам, он не оставит на всеобщее обозрение тайную переписку.

Штрихкод уже нещадно щипал. Белый растирал шею пальцами, морщась от мешанины запахов, в которой самыми отвратительными были запах сон-травы и крови.

Крови?

Он остановился, склонив голову набок.

Медный аромат вился, подобно тончайшей нити, через комнату к шкафу, терялся в его глубине. Привстав на цыпочки, Белый шарил по верхним полкам, но натыкался только на скрученное в валик постельное бельё да вафельные полотенца. От полотенец тянуло кровью. Белый смахнул одну из стопок, и под ноги плюхнулась использованная гигиеническая прокладка.

Прикрыв рот ладонью, перевертень отпихнул её ногой и только тогда заметил торчащий из-под полотенец черный треугольник. Потянув, вытащил блокнот.

Его пожелтевшие страницы, усыпанные бурыми пятнами, шелестели под пальцами, словно блокноту было уже много, очень много лет. Спикировала под ноги закладка – чёрное воронье перо.

Белый наступил на него и жадно вчитался в первую же запись.

«Лиза, 1901…»

Растерев шею, он пробежался по выцветшим буквам, сделанным каллиграфическим почерком прилежного ученика.

«Настя, 1900. Егор, 1898. Алёша, 1899. Таня, 1900».

Сперва показалось – ошибка. Чернила расплывались, некоторые буквы были настолько блеклыми, что Белый едва мог различить контуры. Кроме имён и четырёхзначных цифр не было ничего. И, перелистнув страницу, Белый нашёл новый список. Шесть