Медвежье молоко - Елена Александровна Ершова

ними протянулась ниточка слюны и, лопнув, обдала его подбородок кровавой пеной.

Будто в замедленной съемке, Оксана увидела собственные пальцы, плотно обхватившие Димину ладонь – рука подростка всё ещё сжимала рукоять ножа, а лезвие вошло глубоко в его тело. Отпрянув, распахнутыми от ужаса глазами Оксана смотрела на собственные окровавленные руки. Дима завалился на спину. Его пальцы разжались, заскребли по камням и застыли. Водяные брызги стекали из уголков закатившихся глаз, точно слёзы. Только тогда Оксана нашла в себе силы закричать.

Глава 29

Бог из машины

Лес раздвигал стены, плача обойным клеем и роняя бумажную листву. Ламинат распадался на щепки и больно впивался в бок. Над горным хребтом глядела луна никогда не мигающим волчьим оком – настало время охоты. И Белый, пойманный в верёвочный капкан, раз за разом поддевал клыками путы, превращая их в лохмотья.

Добыча была здесь. Запахи Леса отступали на второй план, выпячивая звериные ноты. Кровь молодой медведицы ощущалась особенно остро – опасный и вместе с тем возбуждающий запах. Белый смутно помнил их любовную схватку, шкура хранила отпечаток когтей, а слюна текла по горлу, заставляя ещё быстрее резать верёвки, ещё сильнее напрягать мышцы. Лопнул последний узел, стягивающий хребет, и волк, поднявшись на лапы, встряхнулся. Правым глазом он видел изуродованные стены, а левым – чащу. В ней порхали зыбочники и ухали совы, а кто-то невидимый тоскливо кричал из тумана.

Добыча не уйдёт далеко – след оказался совсем свежим, у Белого будет достаточно времени, прежде чем луна побелеет и плоским галечным камнем уйдёт под воду. Охотничья ночь – самая долгая в году.

Он бежал, легко пружиня на влажном грунте. Нить запаха висела в воздухе и будто кровила в лунном свете. У молодой медведицы много силы, но совсем нет понимания, как ей управлять. Белый знал это слишком хорошо, когда-то и он был юным, мало что понимающим щенком. Чтобы заматереть – нужна чужая кровь.

Он закружился на месте, ловя носом воздушные потоки.

Молодая медведица была не одна, параллельно тянуло псиной, но псы никогда не были проблемой для оборотня. Волновало другое – по земле стлался другой медвежий запах, и этот зверь был куда старше и куда сильнее молодой медведицы.

С матёрым зверем сталкиваться не хотелось.

Белый нервно подёргивал хвостом, метался в подлеске, то уходя с запахового следа, то возвращаясь на него. Под лапами становилось вязко и мокро, из земли вырастали болотные кочки, шерсть путалась в осоке. След уводил в болота, и Белый примитивным сознанием зверя размышлял, стоит ли продолжать преследование или лучше отступить и затаиться в ожидании, пока добыча не вернется сама. Кровавая луна сверху ободряюще ухмылялась, благословляя на продолжение охоты. Задрав морду, он завыл – вой взметнулся над Лесом, пугая стаи птиц.

Налетевший ветерок принёс запах крови – другой, не медвежьей. Ноздри затрепетали, раскладывая запах на оттенки. Молодая особь, может, детёныш, прошла тут только что.

Детёныш – легкая добыча.

Белый никогда не нападал на детей, что-то удерживало его даже тогда, когда от голода сводило живот и внутренний зверь ревел, требуя пищи. Детёныши глупы. Они беспечны и одиноки в сумрачном, насквозь пронизанном лунным светом Лесу. Их души трепетали, подобно мотылькам, и были чисты и невесомы. Когда-то сам Белый был одним из них: одинокий щенок против всех чудовищ Леса.

Этот детёныш, этот цветок сейчас входил в пору своего цветения. Пригнув голову, Белый потрусил по влажной траве, надеясь вернуться на след медведицы позже.

Детёныш не ушёл далеко.

Светлая, будто мерцающая среди кровавых сосен фигурка беспечно раздвигала папоротники и шла вперёд, к ей одной ведомой цели. Белому показалось, что она бредёт достаточно долго, но, когда девочка повернула лицо, на нём не отразилось ни усталости, ни страха.

– Волчок! – радостно проговорила она. – Ты тоже заблудился, да? Иди, поглажу.

Она протянула ладошку, испачканную землёй. К рукаву кофты прилипла хвоя.

Белый припал на лапы.

Мысли кружились листопадом.

Он мог бы поймать её прямо сейчас, перекусить худое горло и рвать от груди до пупка, подбираясь к остро пахнущему кровью естеству взрослеющей самки. Мог бы не делать ничего, вернуться на след и нагнать медведицу быстрее, чем та покинет пределы Леса.

Белый стоял, тяжело дыша и не сводя с девочки горящего взгляда.

– Здорово, когда разные глаза! – сказала девочка, растягивая губы в том глупом оскале, который люди называют улыбкой. – Жёлтым ты можешь видеть меня, потому что никто больше не видит! А синим зато видел мою маму. Она очень скучает, да?

Не дождавшись ответа, задумчиво сунула палец в рот, куснула и скривила губы.

– Я потерялась, – голосок задрожал. – Не найду дорогу назад. Птички улетели, а бычок ушёл умирать. Я думаю, что умру тоже. Это немного страшно и, наверное, больно. Хотя человек с белыми глазами обещал, что больно не будет. Он тоже видит всех сразу. И птичек, и большую медведицу, и маму, и даже тебя. Он обещает, что после смерти мы все встретимся там, – грязный палец девочки ткнулся вниз, под ноги. – А я так устала. Хочется пить.

Присев, она зачерпнула из лужи. Вода потекла по подбородку, распространяя запах болота.

– Нужно идти, но не хочется. Я бы погладила тебя, но меня ждут. Пока, волчок! Берегись зелёного дядьки!

Махнув на прощанье, повернулась и побежала в чащу. Её шаги были такими легкими, что вовсе не оставляли следов.

Белый в два прыжка пересёк расстояние до зарослей папоротника, пригнулся, обнюхивая место, где стояла девочка – болотная вода быстро собиралась внутри медвежьего следа, в который уместились бы обе лапы Белого.

Фыркнув, он потёр нос, мотнул головой вправо, влево – девочки не было. Пропал и след.

Белый взвыл, досадуя, что упустил легкую добычу. Шерсть на хребте поднялась дыбом, и что-то закололо под ребра, как бывало всегда в предчувствии опасности.

Рядом заворочалась кочка, за ней – ещё одна. Отпрыгнув, Белый оскалился, пятясь от образующихся в грунте лакун. Из лакуны показалась перепончатая лапа.

– Пе-ре-вертень! – квакнул густой раскатистый бас. – Чего забыл?!

Над болотом вспучился зелёный купол, вода побежала ручьем, свивая тину во влажные космы.

Белый оголил клыки. Тот, поднявшийся из трясины, не был зверем. Но не был и человеком. Три глаза завращались независимо друг от друга: правый уставился в чащу, левый – к небу, а третий, во лбу, вперился в Белого.

– Не твои земли, – гулко, как в пустую бочку, ударил голос. – Не твоя охота. Пшёл прочь!

Перепончатые лапы ударили по воде. Белый пригнулся, шкурой ощущая брызги. Чудовище