Чудак на холме - Лев Юрьевич Альтмарк

я им? Неужели я и сам завтра не явился бы на службу? Правда, не сюда, а к Дрору. Подарил бы всем друзьям и заодно майору по магнитику, целый пакет которых купил на рязанском железнодорожном вокзале. Этакую хрень почему-то сегодня стало модно привозить из заграничных поездок в качестве сувениров, и радуются им неимоверно…

– Следуйте, пожалуйста, за мной, – я даже не заметил, как мы остановились у главного входа, и мой сопровождающий распахнул дверь автомобиля.

– А мои вещи?

– Побудут пока в багажнике.

Но едва выхожу из машины и делаю несколько шагов по направлению к входу, ко мне подлетают двое полицейских в форме, и один из них отрывисто командует:

– Лейтенант Штеглер, протяните, пожалуйста, руки. Вы задержаны.

– Ничего себе! – ахаю удивлённо. – Объясните, что происходит?!

– Руки! – требует полицейский, и мне не остаётся ничего иного, как протянуть руки, на которых тотчас защёлкиваются новенькие воронёные наручники.

Спорить или пытаться освободиться сейчас бесполезно. Я на их территории, и здесь они могут сделать со мной всё, что угодно. Наверняка очень скоро всё устаканится, меня освободят и принесут извинения. Это какая-то глупая ошибка.

Двое полицейских ведут меня внутрь, и я послушно следую за ними и помалкиваю, потому что разговаривать с этими простыми исполнителями чужого приказа не о чем. Меня приводят в какую-то комнату, где нет ничего, кроме пустого стола и окна, забранного тонкой металлической решёткой. Усаживаюсь на стул около стола и принимаюсь ждать.

И ждать приходится довольно долго. А может, здесь просто минуты тянутся в сто раз дольше, чем обычно? Особенно когда руки скованы, и неизвестно, что случится через минуту.

Наконец, в комнату заходит невысокий пожилой мужчина с чёрной щёткой усов под носом а-ля Саддам Хуссейн. В руках у него два пластиковых стаканчика с кофе. Он молча садится напротив меня и ставит один стаканчик передо мной, а из второго отпивает сам.

– Кофе хотите? – вместо приветствия спрашивает он.

– Руки освободите, – требую хмуро. – Не хочу я вашего кофе! Объясните, что происходит.

– Не торопитесь, – качает он головой и представляется, – следователь по особо важным делам подполковник Ройтман. Говорите по-русски?

– Да.

– Замечательно, – он достаёт очки из нагрудного кармана рубашки, водружает на нос, раскрывает папку, которую всё время держал под мышкой, минуту изучает содержимое и, наконец, задаёт свой первый вопрос: – Скажите, лейтенант Штеглер, вам хорошо знаком профессор Гольдберг?

– Не понимаю, чем вызван ваш интерес, подполковник. Если вы в теме, то вам это должно быть прекрасно известно. Надеюсь, что моё задержание – чья-то дурацкая самодеятельность, которую нужно как можно скорее заканчивать…

– Я вам задал вопрос, лейтенант.

– Вы можете связаться с моим непосредственным начальством, и оно удовлетворит ваше любопытство.

– Сейчас мы беседуем с вами, и не нужно меня отсылать к начальству. Если потребуется, я созвонюсь с вашим шефом, и вы тут же получите приказ изложить мне всё, что знаете. Не верите? Хотите убедиться?

– Хорошо, спрашивайте.

– Повторить вопрос?

– Не надо… Конечно, я знаком с профессором Гольдбергом.

– Когда вы с ним встречались последний раз?

– Даты точно не помню, но это было несколько дней назад.

– И всё-таки постарайтесь вспомнить.

– В командировку я уехал три дня назад, а с профессором мы встречались за пару дней до отъезда.

Подполковник Ройтман что-то помечает на листе бумаги и снова поднимает глаза на меня:

– Значит, точную дату назвать не можете. Или не хотите?.. А где вы с ним встречались?

– На какой-то квартире, но это была явно не его квартира. Он живёт, насколько я знаю, на собственной вилле в Рамат-Авиве.

– Адрес квартиры?

– Не помню! – я начинаю потихоньку заводиться. – Для чего вы всё это спрашиваете? И почему я в наручниках, как какой-то преступник?!

– А вы не догадываетесь?

– О чём я должен догадаться?! Требую, чтобы вернули мой телефон, который забрал ваш сотрудник, и я сейчас же позвоню своему начальству и обо всём доложу.

– Не торопитесь, – недобро усмехается полковник Ройтман, – с вашим начальством мы безусловно свяжемся, когда в этом возникнет необходимость.

– В наручниках я вам не скажу больше ни слова!

Некоторое время подполковник Ройтман разглядывает меня, словно какую-то диковинку, потом тихо говорит:

– А вам не интересно узнать причину, по которой вас задержали?

– Ну, и какая же причина?

– Дело в том, что сегодня утром профессора Гольдберга нашли убитым…

7

После обеда я и вернувшийся два часа назад из командировки Штрудель сидим в кабинете у майора Дрора на экстренном совещании. Настроение у всех хуже некуда, хотя в самый первый момент после известия о гибели профессора мне стало неожиданно легко и спокойно от того, что больше путешествий на тот свет не предвидится. Однако потом до меня дошло, что всё с его смертью только усложняется. Чтобы закрыть наши дела с псевдо-Столыпиным и с перестрелкой наркоторговцев, так или иначе необходимо присутствие главного героя – профессора Гольдберга. Хотя бы как свидетеля. А без него – труба. Что теперь делать?

В том, что лично я не пускал пулю в лоб профессору, было ясно с самого начала. В это время я летел в самолёте и даже в кошмарном сне предположить не мог, что кто-то готов поднять на него руку. Но в центральной полиции, к которой территориально относится Рамат-Авив, а именно здесь на собственной вилле и нашли профессора мёртвым, моментально открыли дело, и местные шерлоки холмсы принялись рыть землю носом. Им не составило труда выяснить, что больше всего контактов за последнее время с профессором было именно у меня. Но что это за контакты, они так и не узнали, потому что остальные материалы засекретили спецслужбы, и сыщикам сразу дали понять, что сюда соваться не следует. Даже на самый последний отчаянный их вопрос, нет ли у меня предположений, кто мог быть заинтересован в смерти профессора, ответа они не получили и удовольствовались моим честным словом, что лично мне нет никакого интереса избавляться от фигуранта. Даже через подставных лиц.

Казалось, майор Дрор сейчас удручён больше всех. Он уже не похож на бравого и подтянутого армейского служаку, принимающего волевые решения и не терпящего возражений подчинённых. Скорее – на уставшего от жизни старика, с подрагивающими руками и печальным остывшим взглядом.

– Мне всего два месяца до пенсии, – тоскливо провозглашает он, словно мы, негодяи, делаем всё, чтобы такого не произошло, – и такая неприятность! Честно признаюсь, мне совсем не жаль этого профессора-афериста – он давно уже ходил по грани, но чтобы всё оборвалось в один момент… А сколько у нас нераскрытых дел по его вине останется? Взяли