Госпожа частный сыщик - Наталья Сергеевна Филимонова

Я почувствовал, как на голове зашевелились волосы. Да эта ходячая неприятность просто притягивает несчастья!

Тем временем нисс Оллинз, живо жестикулируя, принялась рассказывать о попытке собственного отравления. Предполагаемой попытке.

С трудом удалось справиться с желанием схватиться за голову.

И кое в чем она снова права. Не уверен, что я стал бы прислушиваться к такому заявлению на основании поведения призрачного кота, которого никто не видел. Вот только Корим явно отнесся к рассказу со всей серьезностью –  и даже, протянув руку, будто погладил что-то невидимое, успокаивающе бормоча, что не собирается никого изгонять.

Одно было ясно совершенно точно: эту ненормальную девчонку больше ни на минуту нельзя оставлять без охраны, что бы она там себе ни думала.

А лучше просто не отпускать ни на шаг. Целее будет.

*

Памела Оллинз

–  Яд со скотобойни?! –  я беспомощно подняла глаза от черепка, лежавшего на подносе перед Рэмвиллом, не в силах осознать услышанное.

–  Его еще называют звериным ядом, –  любезно пояснил тоненький юноша –  полицейский алхимик.

Некромант отправился к озеру –  допрашивать призрак Юны Эйфил. И как я ни настаивала, мне Рэмвилл не позволил поехать с ним. Определенный резон в этом был –  мне вроде как угрожает опасность, а если я поеду с охраной, это только отпугнет призрака. С другой стороны, зная имя и место, некромант может призвать и заставить говорить призрачную сущность, хочет она того или нет. Если, конечно, призрак сироты все-таки отзовется на это имя.

Вот только Юна безумна, и я сомневаюсь, что с ней есть смысл действовать силовыми методами. А со мной она уже однажды заговорила, меня она не боится.

Увы, Рэмвилл не желал ничего слушать. Более того –  потребовал, чтобы из дома скорби я отправилась вместе с ним в участок. Кажется, он с большим удовольствием вообще посадил бы меня под замок в камеру, да вот беда –  не за что. Портить собственную репутацию и разгуливать повсюду с накладными усами уголовно ненаказуемо.

А вот доктор Дикард отправился с нами против своей воли –  и оказался-таки в камере. Пока его официально подозревают только в преступной халатности –  потому что не заявил вовремя об исчезновении девушек.

Черепки разбитой чашки Рэмвилл тоже распорядился забрать, и, боюсь, любви полицейских ко мне это указание совсем не прибавило –  им пришлось копаться в мусоре, куда уборщица успела выбросить осколки.

Однако их анализ принес результат.

–  Вы можете быть свободны, –  кивнул Рэмвилл юноше. –  Заберите улики и передайте Неркину проверить все разрешения на звериный яд за последнюю неделю.

Алхимик браво щелкнул каблуками, чуть поклонился и снял поднос со стола главы полицейского управления.

–  Я не понимаю, –  беспомощно констатировала я. –  Что еще за звериный яд? При чем здесь скотобойни?!

–  Скотобойни –  основное место применения этого яда, –  чуть вздохнул Рэмвилл, как только дверь за алхимиком закрылась. –  Вы… мм, юные нисс обычно не задумываются об этом, но вы ведь понимаете, откуда берется мясо на вашем столе?

Я досадливо передернула плечами. После всего этот человек все еще умудряется считать меня нежным тепличным цветочком?! Он что, думает, что я упаду в обморок при одной мысли о том, как забивают животных?

–  Я знаю, что мясо –  это коровы и козы. Но не понимаю, причем здесь…

–  Так вот, –  терпеливо продолжил мой собеседник, –  на современных скотобойнях несчастных животных никто не забивает топором. Это жестоко, да и вкус мяса, говорят, портится… используется специальный алхимический яд. Он не имеет ни вкуса, ни цвета, ни запаха и может быть добавлен в любую еду. В зависимости от дозировки, животное умирает в течение нескольких минут или часов –  от мгновенной остановки сердца. Это гуманно и мммм… достаточно чисто. И главная особенность звериного яда в том, что он полностью рассасывается в крови и не влияет ни на вкус, ни на иные качества мяса. В сущности, спустя полчаса после смерти он разлагается на совершенно безопасные частицы и даже не определяется в крови…

–  Подождите! –  я прижала к вискам кончики пальцев. –  То есть вы хотите сказать, что если такой яд выпьет человек, его смерть будет выглядеть как естественная?

–  Именно так, –  спокойно кивнул мужчина. –  Разумеется, сердечный приступ в молодом возрасте –  это немного странно, однако такое случается, особенно у людей нервных и впечатлительных. А, например, доктор Дикард, уверен, вполне мог бы диагностировать у вас нервический припадок при необходимости. Но есть и хорошая новость. Именно потому что этот яд так удобен для убийства, его невозможно просто так купить в алхимической лавке. Как для его производства, так и для покупки нужны специальные разрешения. Именные. И выдаются они на строго определенное количество вещества, по использованию которого тоже ведется строгая отчетность. Такое разрешение может получить работник скотобойни или, скажем, звериный лекарь –  иногда, знаете ли, неизлечимо больное и страдающее животное лучше умертвить… словом, людей, которым такой яд могли продать, не так уж много на весь город. К тому же яд не может храниться дольше недели. Привезти его откуда-то тоже никто не мог –  на входах в портальные залы и вокзалы стоят рамы-определители, реагирующие не только на мощные артефакты, но и на опасные алхимические зелья. Если в чьем-то багаже окажется что-то серьезнее пудры от морщин или, скажем, ваших булавок, такому пассажиру не миновать досмотра. Звериный яд никто на транспорте не пропустит. А значит, изготовлен он здесь, в Доревилле. И скоро у нас в руках будет список всех, кто покупал его в течение этого срока.

–  Думаете, в этом списке может оказаться кто-то из сотрудников дома скорби… или из Доревиллького дамского общества? –  я скептически приподняла брови.

Как ни крути, выходило, что отравить меня пытался либо кто-то из дам, либо тот, кто работает в клинике. Может, это и в самом деле доктор Дикард? Но ведь мое внимание к клинике привлек именно он! Зачем бы ему это было нужно?

Или он с самого начала для чего-то меня туда заманивал? Но не проще ли было отравить меня прямо в моей конторе? Согласиться выпить чаю и подлить пару капель в мою чашку, когда я отвернусь –  уж во всяком случае это легче, чем сделать то же самое при множестве свидетелей!

–  Разумеется, нет! –  фыркнул Рэмвилл. –  Никому из этих