Река Великая - Максим Николаевич Николаев

— Фонарь захвати, — негромко скомандовал ему отец Александр.

Пока инок рылся в сундуке, священник подошел к окошку с решеткой. За маловодной речкой Мирожкой, от которой почти тысячу лет назад получил свое имя монастырь, раскинулся городской пляж. Кто-то купался, но жары в воздухе не было, и бòльшая часть отдыхающих загорала на бледном речном песке. Мальчишки в плавках играли огромным пляжным мячом. С бортика вышки свесился спасатель в синей футболке.

Для показа реликвии назначили время после обедни, когда насельники должны были творить молитвы каждый у себя келье. Втроем с Мордвиным и Нектарием они спустились с галереи и вошли в служебную дверь на первом этаже. Свернули в маленький проход, и оттуда попали в подвал. Нектарий включил фонарь.

В низкую дверь, что появилась у них на пути, пузатому Мордвину удалось протиснуться только боком. В подземелье вели узкие крутые ступени, какие бывают в старинных русских палатах и крепостях. Александру пришлось забыть про обычную свою степенность: он спускался по лестнице, поддерживая одной рукой подол шелковой рясы, а другой — цепляясь за камни в стене. Темнота пахла плесенью и сырой известью. Под подошвами обуви хрустели обломки известняка.

О здешних подземных ходах отец Александр узнал от Нектария, а тот случайно — из вопроса туриста. Когда потом инок спросил об этом у настоятеля Варфоломея, тот рассказал, что в древности ходы были прорыты под рекой до самой Покровской башни на другом берегу и при осаде служили для снабжения города. Интереса к подземелью в обители не было: для кладовой сыро, картошку на зиму не положишь; туристов разве что можно было запустить, как в пещеры в Печерском монастыре, но мирские гости и в теперешнем числе были братии в тягость.

Еще когда идол стоял в Ящерах, Александр с Нектарием прошли по подземному ходу и обнаружили в глубине перед каменным завалом подходящий погребок, который в старину, наверное, был предназначен для складирования оружия или припасов.

Коробка с сокровищем стояла в углу. Вместе с Мордвиным отец Александр нагнулся над ней, Нектарий сверху светил им фонарем. Истукан с головой ящерицы и телом человека был грубой безыскусной работы и напоминал степных каменных баб или фигур с острова Пасхи, с той разницей, что был много меньше ростом и отлит из драгоценного металла, а не вытесан из камня.

Скупщик краденого провел пальцем по начищенному до блеска золоту, потом попытался приподнять идола внутри коробки.

— Возраст — шестой век от Христа, это самое позднее, — сказал Александр над его головой.

— Откуда предмет?

— С капища, с действующего.

— Из Ящеров, что ли? — сразу угадал Мордвин.

— Оттуда, — подтвердил отец Александр. — Еще в перестройку в книжке одной исторической, забыл автора, я читал про древнюю религию ящеропоклонников. Не поверил бы, что до сих пор они на Руси остались, коли истукана своими глазами бы не увидал.

О суде над Родичами Мордвин, конечно, читал в интернете, да, может быть, и свои у него источники имелись. Александр ждал, что сейчас подпольный торговец стариной спросит о том, как идол попал к ним в руки, но тот не спросил. Видать, не приветствуют в сих кругах праздное любопытство.

* * *

Толстый палец лекаря раскрывает потемневшие сморщенные губы и осторожно ощупывает внутренность рта.

— Язык как колода! И губы вон черные!.. Да спустите вы его!

Тощий рыжий пес с широкими, как у гончей, ушами то лает, то воет на цепи у своей будки, и уже совсем охрип. Невзор сам поднимается с колен и шагает к конуре, ловит Кощея за ошейник и расстегивает громоздкий кованый карабин.

Чуть не сбив по пути Доброгоста, который как раз вошел в калитку, пес бросается к молодой хозяйке, тычется мордой, лижет лицо и как будто надеется этим простым собачьим лекарством вернуть ее к жизни. Рядом с матерью на траве лежит тельце ребенка.

— Что это значит, коли губы черные?

— Человек из земли и воды сделан. Если жидкость из тела уходит, то в нем остается одна земля. Оттого и чернеет плоть, когда сохнет, — объясняет знахарь, когда возвращается к собравшимся у амбара людям.

Отступив от остальных, Умила то ли слушает его, то ли нет — на губах застыла мертвенная улыбка. Много лет назад с таким же выражением на лице покойный отец лекаря встречал старейшину Михалапа, когда тот явился к ним в избу, чтобы проявить к старцу последнюю милость.

— А с лицом у Златки что? — говорит старый Доброгост.

Невзор заставляет себя снова посмотреть на ребенка. Волосы у девочки — все в колтунах, и кажутся не золотыми, а пепельно-серыми в пасмурном свете дня. На чумазой щеке лекарь замечает несколько параллельных светлых полосок:

— На рыбочистку похоже. Рана только недавно затянулась.

— Откуда в амбаре рыбочистка? Видать, мать ногтями в темноте поранила, — все так же неподвижно улыбаясь, говорит Умила. Ночная рубаха, в которой она вышла из дому, испачкана кровавой рыбьей слизью.

— Почему в темноте? Свечей, что ль, не носила?

— Ничего она не носила им! — вскрикнула Невзорова жена Цветава. Лицо у ней сделалось такое, что мужу подумалось: сейчас бросится в драку. На всякий случай он приобнял супругу за плечи. — Лыбится еще! Убийца! Зато и колотилась Любавка три дня как ошалелая! — Цветава в объятиях Невзора обернулась к деверю. — Просили тебя, Людмил, сходи погляди!

— Сами бы и сходили.

— Тебя Святовит за главного в общине оставил! А мы — что?

— А вы — соседи. Что теперь виноватых искать?

— Кого искать?! Вон стоит она! — Цветава ткнула рукой в сторону вдовы старейшины, которая уже успела отвернуться, и высматривала что-то или кого-то невидимого возле бревенчатого нужника на дальнем краю двора.

— За убийство изувера наказывают, только если оно было совершено из милосердия, чтобы избавить преступника от лютой казни. Тут не было милосердия. Настрадалась горазд, — терпеливо объяснил Людмил. Своей жене он не позволил бы таким тоном с собой разговаривать, да и невестку бы в другое время на место поставил, но поймал взгляд брата и не захотел ссоры.

— А за Златку не должна ответить она?!

— Про детей ничего старины не говорят. Или не дошло до нас.

— Был бы не чужой ребенок, то, может, дошло бы?!

— А ты не помнишь, сколько лет до Богдана моя Вячеслава здоровым чадом разродиться не могла? Дети есть дети.

На двор зашел Стоян Славич. Поравнявшись с амбаром, старик испуганно поглядел на тела на траве и протянул руку Людмилу, потом Невзору:

— С трупами решили, что делать?

— В реку не положишь Любаву, раз христианка она.