Медвежье молоко - Елена Александровна Ершова

отравленная, и вода. Да, вода – самое главное. Люди воду травят, а я буду людей.

– Ты Глота подговорил? – догадка ударила под дых.

Ворон хмыкнул, покачнулся на пятках, не сводя немигающий взгляд с искалеченной женщины.

– Прошли, Маша, те времена, когда ты на земле властвовала. Теперь другое царство настаёт, а те, кто за старые законы держатся, не проживут долго. Одну девчонку я потерял, а другую не отдам.

– Где она? – простонала Мара, дотронулась-таки до лица, пальцы ощутили влагу и слизь, в голове шумело, будто в ней сновали муравьи. – Сон-травой опоил? Увёл в Гнездо? Да как ты сладишь с девчонкой! Ты, мужик! Тебе ли нашу женскую душу понять? Я ей нужна! Я одна!

– Тебе зачем? – Ворон по-птичьи склонил голову. – В Лес её отведёшь? Силу передашь от крови звериной и птичьей? Передавай. Только по-своему не выучишь. Говорю тебе, прошло звериное царство, настанет новое. Здесь, у Белого моря, на рогах Сохатого, совью новое Гнездо, набью его человеческими косточками, сладким мясом, жизнью двоедушников. Падальщик, говоришь? Пускай, той падали хватит, чтобы мир перевернулся. Только внучку найду.

– Ты ведь забрал её, тварь! Куда дел?! Потерял кровиночку?!

Мара привстала, но тут же, охнув, опустилась обратно. Злость и обида жгли: по следу шла, не оборачиваясь, молоком делилась, уверенная в собственной силе, и так глупо попалась под клюв.

– Вмешался кто-то ещё, – ответил Ворон. – Вели её снегири в гнездо, а по пути потеряли, ни запаха не оставили, ни следа. Ты чуешь, Маша?

– Не чую, – призналась Мара. – Только сердцем чувствую. Материнское сердце всегда подскажет…

– Материнское, – задумчиво повторил Ворон и разом поднялся. – Спасибо за науку, Маша. И не серчай за глаз. В следующий раз посговорчивее будешь, а лучше вовсе мне на пути не попадайся.

Он принялся одеваться, изредка морщась от боли. Мара следила за ним, больше не делая попыток подняться. Душили рыдания, в груди разрасталась пустота – это был первый раз, когда Медведица проиграла битву.

Глава 22

Погоня

В кухонном шкафчике Оксана нашла нераспечатанную упаковку хлебцев и сгрызла сразу три штуки, запив кипячёной водой из чайника. Не спалось. Рассвет занимался нехотя, высветляя свинцовое небо: летом здесь никогда не заходит солнце, а теперь, чем ближе к зиме, тем дольше длится тьма. Наверное, здесь можно увидеть даже полярное сияние, но всё же Оксана надеялась, что успеет вернуться домой гораздо раньше, чем зима полноценно вступит в свои права.

Снег окончательно растаял, перемешал осенние краски, превратив ковёр из листьев в однородную бурую массу.

Оксана представила, как по этому ковру бредёт Альбина в окружении сонма снегирей. Её пальчики, наверное, совсем окоченели, она проголодалась и плачет, зовет маму, а мама сидит в чужой квартире, в тепле и относительной безопасности и ничем не может помочь дочке. Значит, она плохая мать и совершенно однозначно предательница, и если завтра Альбину найдут в овраге, присыпанную палой листвой, то виновата будет только она, только одна Оксана.

Тишину квартиры расколола трель звонка.

Вздрогнув от неожиданности, Оксана поджала ноги и сидела, парализованная беспричинным страхом. У Германа были ключи, а если он их потерял, то предупредил бы по телефону, не так ли? Тогда, может, соседи?

Сглотнув разбухший в горле комок, Оксана на цыпочках прокралась к двери.

– Мама… – шепнули из коридора.

Внутренности скрутило узлом.

Всхлипнув, Оксана бросилась к замку, взмокшие ладони скользили по металлу. Надрывное дребезжание звонка действовало на нервы, словно Альбина от нетерпения, от жгучего желания воссоединиться, наконец, с матерью, неотрывно прижимала палец к кнопке, висящей где-то высоко над головой, которую едва разглядела сама Оксана и которой, видно, нечасто пользовались.

Она медленно убрала руку с замка.

– Альбина, это правда ты? – спросила тихонько, не зная, слышат ли её с той стороны двери.

– Это я, мамочка, – тем же свистящим шёпотом ответили из коридора. – Мне холодно. Я хочу к тебе.

– Откуда ты узнала, где я?

Оксана отошла от двери. Сердце колотилось ужасающе быстро, глаза жгло подступающими слезами.

Альбина знала, где живет дедушка. Но знала ли, куда переехала мать в эту холодную осеннюю ночь, полную странных и страшных событий? И как дотянулась до кнопки звонка? Привстала на цыпочки? Подтащила к двери камни или кирпичи?

Стараясь не дышать, Оксана приоткрыла круглый зрачок дверного глазка. Снаружи царила тьма: кто-то выключил свет или выкрутил лампочку в коридоре. Едва заметными очертаниями на фоне тускло освещённого лестничного пролета темнели перила. Альбина давила на звонок и шумно дышала под дверью, оставаясь для Оксаны невидимкой.

– Ты помнишь, что рисовала перед приездом сюда?

Спросила – и прислушалась. Звонки разом прекратились.

За дверью натужно дышали, издавая булькающие звуки, будто в горле у того, кто прикидывался Альбиной, клокотала болотная жижа. Сквозь щели просачивалась гнилостная вонь.

Мягко и очень медленно, не сводя глаз с двери, Оксана принялась отступать назад, пока не упёрлась спиной в ручку ванной. Пальцы нашарили холодный металл, повернули.

Дверь содрогнулась от мощного удара снаружи – такой силой не могла обладать маленькая «солнечная» девочка. Визгливый, искажённый нечеловеческими модуляциями голос вопил из коридора:

– Птиц! Птиц! Девчонка рисовала птиц!

Оксана влетела в ванную, прижав дверь спиной и плача от ужаса. Взгляд блуждал по полкам – только зубные щётки, ёршик для чистки унитаза, пластиковые упаковки из-под шампуня и геля для душа. Ничего такого, что могло бы защитить Оксану от неведомого монстра, беснующегося за дверью квартиры.

Смрад болотных испарений стал явственнее. В канализации булькнуло, а из чёрного сливного отверстия ванны вспучился мутный пузырь. Прижав ладонь ко рту, Оксана с ужасом глядела, как вслед за ним ползли зелёные нити, оплетая акриловую поверхность, точно паутиной. Раздался мокрый хлопок, и Оксана завопила в голос, когда на борт ванны легла костистая ладонь.

– Не… бойся, – булькнуло существо, выбираясь из сливного отверстия. Голый хребет, состоящий из переплетения позвонков, рёбер и блестящего мяса с желтоватыми вкраплениями жира, изогнулся и выпрямился. С влажных волос ручьём потекла вода.

– Я пришла предупредить, – выбравшаяся из ванны девушка прошлёпала босыми ногами по полу, оставляя за собой вонючие мутные лужи, приблизила к Оксаниному лицу своё – зеленоватое, осунувшееся лицо мертвячки. – Ты помогла, поэтому и я помогаю. Слышишь?

За дверью набирал силу и ширился трубный вой, словно кто-то дул в полую жестяную трубу.

– Кто это был? – слабо спросила Оксана.

– Глина, перья да птичьи кости, – глаза навки по-кошачьи блеснули. – Это не твоя дочь, а просто морок. Не открывай. Дождись солнца, потом беги. Тебя ищут. И дочь твою ищут. Найдут – пожалеешь.

– Кто ищет? – шёпотом произнесла Оксана, хотя сама знала ответ.