Погоня за судьбой. Часть III - Dee Wild

— Ко всему привыкаешь, правда? — спросила я со зловещей ухмылкой. — Мыши давно стали обыденностью, а на очереди — люди.

Губы Мелинды побелели и задрожали, но она не успела ответить — вмешался Василий:

— Обойдёмся без взаимных оскорблений. Мелинда делает свою работу, а я делаю свою. Нас наняли для того, чтобы мы занимались тем, чем занимаемся, и платят нам за это деньги.

— Рамон не какое-то животное, которое можно взять и препарировать, — процедила я.

— Никто не будет резать Рамона на части, — заверил Василий. — Всё ограничится диагностикой, забором крови и всякой такой научной хренью-дребеденью, что там у вас… Правда, Мелинда?

Та не ответила, стянула с носа очки и начала нервно протирать линзы подолом халата.

— Ну, слушай, Лиза, — обратился ко мне Василий. — Тебя же не смущает, что Джон у нас далеко не первый? Как и Рамон. А я, к примеру, за свои две вахты перебил тут с сотню этих прекрасных летающих созданий. Их тебе не жаль?

— Это совсем другое…

— А результат один. Они мертвы, Лизавета. Потому что я выполнял свою работу… А теперь пойдём, у тебя есть дела поважнее, чем разборки с нашим персоналом.

— Ты. — Я с силой ткнула пальцем в солнечное сплетение лаборантки, она дёрнулась и отшатнулась. — Если ты хоть на метр подойдёшь к Рамону, я запру тебя в клетке с твоим дружком Джоном. Уверена, он придумает массу способов с тобой… поразвлечься.

Сверкнув полным ненависти взглядом, Мелинда молча обогнула нас и направилась к лестнице вниз. Шен последовал за ней, а мы с Василием покинули лестничную коробку и выбрались на улицу. Воздух колыхался от жары, белое раскалённое небо буквально звенело, пропуская сквозь себя Мю Льва, неторопливо ползущую вниз, к горизонту.

Чтобы не тронуться рассудком и не натворить глупостей, я попросилась на ту сторону, к вездеходу. Василий отточенным движением повернул рычаг, и секции моста с лязгом начали свой путь навстречу друг другу. Мне хотелось побыть в одиночестве и поразмышлять о том, что делать дальше…

О задании Альберта я уже совершенно позабыла — оно было призрачным и далёким, незначительным. Какой прок от этой лаборатории? Что можно забрать отсюда? Безумное животное в человеческом обличье, которое было когда-то личностью — любило, желало, мечтало… Возможно, оно и представляло какую-то научную ценность, но единственный порыв, который это существо во мне вызывало — желание поскорее окончить его мучения пулей между глаз.

Больше всего, однако, меня беспокоил Рамон. Неужели его ждало то самое будущее, что уже стало настоящим для Джона? Если так — что я могла сделать? Должен же быть какой-то выход из этой ситуации… Его не может не быть…

Остаток дня я просидела в вездеходе, слушая радио и вглядываясь в утопавший в густом воздухе горизонт, где река магмы исчезала за поворотом. Из динамика струился равномерный шорох помех, как будто гигантские жернова бесконечно мололи муку. Неожиданно в голове возникло воспоминание — стекающая в воронку молотилки смесь пшеницы и шелухи, на которую садятся птицы в стремлении полакомиться аппетитными зёрнами. Секунда промедления — и птица проваливается в воронку, наполовину скрываясь в собственной еде. Лишь растрёпанное крыло отчаянно колотит воздух, но назад дороги уже нет. Остался только один путь — в жернова, сквозь молотилку. Трансформация в смесь мяса, перьев и зёрен…

* * *

Когда закат озарил багрянцем верхушки сопок, я заперла вездеход и вернулась на островок. Василий дёрнул рычаг, мост с музыкальным лязгом разъехался в стороны, а я, прихватив тюбик с пищевой пастой, направилась прямиком в своё временное жилище.

Задвинув дверь, я разделась и улеглась на свою кровать. Отрешённо глядя в потолок, я досасывала остатки пасты из тюбика и погружалась в воспоминания. В те долгие и дождливые дни, когда я, превратившись в хищника, выискивала жертвы, чтобы совершить расправу. Мне ничего не оставалось — ведь иначе я рисковала сойти с ума от стыда и ненависти к себе. Направить разрушительную энергию вовне было моим единственным выходом. Тогда всё было предельно просто. Ищи и уничтожай. Снова ищи и снова уничтожай, и так по кругу…

Снаружи, за дверью кто-то бродил, слышались голоса. В какой-то момент — как всегда неожиданно — треснуло и загудело вибрацией по стенам далёкое могучее реле, а комната окрасилась зловещим бордовым светом аварийного освещения. На пустыню опустилась ночь…

… Я не знала, сколько пробыла в дрёме. Что-то резким рывком выдернуло меня из липкого влажного полусна. Я распахнула глаза, села на кровати и застыла, превратившись в слух. Было почти тихо, если не считать шуршания где-то снаружи, по остывающей кровле из композитного сплава — гигантские насекомые снова были на своём посту, выискивая малейшую брешь в изолированном комплексе.

Появился какой-то новый звук, возник на задворках сознания. Плеск воды? Лёгкие постукивания крошечных барабанчиков?

Этот звук — он доносится снаружи… Нет, похоже, он внутри. Похоже, прямо за этой вот дверью.

Я замерла, превратившись в изваяние, заперев дыхание на замок. Едва слышное сухое шарканье доносилось прямо из-за стальной двери, в трёх метрах от меня. Шарканье удалялось, переходило в лёгкие шлепки босых ног и вновь возвращалось к раздвижной двери. Кто-то в бордовой тишине ходил босиком, то отдаляясь, то приближаясь. Неуверенно бродил от двери к двери, выбирая — какую же из них открыть? Вдруг стало не по себе, меня затрясло и в животе зашевелилось что-то холодное и скользкое, вытесняя наружу все мои внутренности…

Очень осторожно, стараясь не потревожить сам воздух, я отползла к изголовью кровати, обхватила подушку, уткнулась в неё носом и сжалась в комок страха. Не дай Вселенная, кто-то за дверью услышит моё дыхание. Поверх подушки я глядела на дверь, тускло подсвеченную багровым светом ламп под потолком. Шлепки босых ног подобрались совсем близко, и что-то зашуршало по стальной поверхности — осторожные пальцы забегали по тонкой перегородке в поисках способа её открыть. Хриплое прерывистое дыхание окунало меня в пучины дикого животного ужаса — я ждала, что вот-вот, ещё секунда, и незапертая с вечера дверь распахнётся, а в комнату ворвётся нечто кошмарное…

Пальцы остановились и пропали, шарканье стало удаляться, и через полминуты сухие шлепки стихли окончательно. Я отползла к изголовью, вжалась в стену, выставив перед собой пропитанную холодным потом подушку, будто спасительный щит. Будто последний рубеж обороны, свою последнюю надежду на спасение от неизбывного потустороннего ужаса за дверью…

Где-то через полчаса, когда я наконец набралась смелости пошевелиться, я на цыпочках, едва дыша подобралась к двери и медленно-медленно повернула