Юнкер - Валерий Пылаев

как Дар уходит. У меня будто на мгновение стало на один орган чувств меньше. Я не использовал никаких заклятий, не держал плетений — но родовая магия всегда была со мной. И насколько успел привыкнуть к ней, что без ее могущества сразу же почувствовал себя беззащитным, голым…

Но стоило мне перестать давить на податливый кружочек из черного пластика — все тут же вернулось. Я еще несколько раз «заглушил» свой Дар и вернул на место, а никто вокруг даже не заметил.

Не заметил, что в моих руках самое страшное оружие, изобретенное со времен крупнокалиберной гаубицы. Металлическая болванка с начинкой, способная задавить родовую силу Одаренного. Превратить боевого мага, который в одиночку стоит роты солдат с «трехлинейками», в простого смертного.

А значит — и изменить ход любого боя, любой войны! Пошатнуть мир, стоящий на неоспоримой власти древних родов и династий — а то и перевернуть его полностью!

Интересно, сколько таких уже успели сделать? Сто? Тысячу? Миллион? А если та, что я сейчас держу в своих руках — вообще единственная в своем роде? Прототип, чудом угодивший не в те руки?

Нет, едва ли. Артефакт или что-то уникальное уж точно не доверили бы тому, кого подослали мучить беззащитную девушку. И все-таки он пришел в дом на Старо-Пороховской не грабить. Цель у него явно была другая — может, выведать то, что могла знать только дочь поверенного. Раздобыть какие-нибудь бумаги, документы, касающиеся дел моей семьи… да хоть завещание самого Колычева, в конце то концов — в том случае, если туда каким-то образом попали осевшие в его предательских ручонках акции и другие активы.

И таинственный наниматель подстраховался и от весьма… непростых случаев.

Убийца, защищенный от любого прямого воздействия магии Одаренных. Его вполне могли готовить к встрече не с обычными городовыми, а с Третьим отделением… Или все куда проще, и уголовника подослали подкараулить и застрелить меня в спину — а записка и пылкая речь Воронцовой были приманкой для недалекого малолетнего князька?

Этот вариант не выдерживал даже самой незамысловатой критики — хотя бы потому, что такую работу непременно доверили бы профессионалу категорией повыше. Но и списывать его окончательно тоже не стоило. В конце концов, еще немного — и уголовник бы справился.

И если так — то под ударом в очередной раз оказывается не далекая и абстрактная безопасность Империи, а моя семья. И я сам. А значит, Багратион подождет. Я непременно нанесу ему визит, чтобы поделиться загадочной и опасной находкой… но чуть позже.

Для начала надо разобраться с насущным вопросом.

— Вань… — негромко позвал я.

— А? — Иван отложил книгу. — Чего?

— Слушай, тут такое дело… — Я на всякий случай чуть понизил голос. — А можно… как-нибудь покинуть училище в ночное время? Ну, вроде как в увольнительную — только чтобы ротный и оберы не узнали?

— В самоход собрались, молодой? — Иван сурово сдвинул брови — но тут же улыбнулся. — Как вы понимаете, подобное запрещено уставом и порядками славного пехотного училища…. и почти невозможно.

— А если все-таки очень нужно? — усмехнулся я.

— Есть одно окошечко… на первом этаже в соседнем корпусе. — Иван на мгновение смолк и пристально посмотрел на меня, будто задумываясь — стоит ли вообще сообщать «племяннику» что-то этакое. — На кухне, получается — так вот оно как раз на улицу и выходит, а там дворами — и на Большую Спасскую.

План побега понемногу вырисовывался, хоть и не казался простым. Сейчас меня поймает на выходе из дортуара первый же дежурный унтер но потом, когда в коридорах выключат свет, я вполне смогу добраться до лестницы, а там…

— Вообще сугубцев на такое пускать не принято, — продолжил Иван, нахмурившись. — Но сейчас на кухне ребята из казаков дежурят, с третьего курса. Можно договориться… рубля за два на весь наряд.

— Не вопрос, — кивнул я. — А дальше?

— Дальше разберешься, — вздохнул Иван. — Но чтобы на побудку был, как штык. Или я твое сиятельство лично придушу.

— Успею… — Я на всякий случай еще раз прикинул все в уме — с запасом. — Спасибо!

— Ты что там задумал, Сашка? — Иван огляделся по сторонам и заговорщицким шепотом спросил. — Женщина?

— Ну… да, — отозвался я.

И, в общем, даже не соврал.

— Тогда — успехов… Можешь только пообещать мне, что не влипнешь в историю?

— Могу. — Я опустил голову на подушку и неслышно прибавил себе под нос: — Но не буду.

Глава 16

— Вот здесь остановите, будьте любезны. — Я указал в сторону тротуара. — Приехали.

— Как пожелаете, ваше благородие.

Таксист — смуглый усатый дядька лет сорока с едва заметным южным акцентом — все-таки распознал во мне дворянина. Или просто на всякий случай обращался так ко всем, кто садился к нему в машину.

Я поправил капюшон, еще чуть надвинув его на глаза. Мне и в голову не пришло бы сбегать за ворота, одетым по форме — но и лицо на всякий случай тоже стоило скрыть. Там, куда я шел, мою тайну непременно сохранят, а случайные люди — вроде того же таксиста — едва ли узнают в пареньке в осенней куртке его сиятельство князя Горчакова.

И все-таки лучше не рисковать. Не хватало еще и вылететь из училища за самоволку

Такси — старенькая двадцать первая «Волга» с шашечками на дверях — негромко заурчала мотором за спиной и уехала. А я скинул капюшон и, уже не таясь, зашагал вдоль набережной прямо к воротам. Воротам дома, в котором мне уже приходилось бывать… но в тот раз я проникал сюда бесправным воришкой, лазутчиком из семьи врага.

Но сейчас древний закон — пусть и неписанный — на моей стороне. Я в своем праве. И если ее сиятельство княгиня Воронцова думала, что получится избежать железной хватки старшего Горчакова, присягнув младшему…

То пусть подумает еще.

Нет, я понимал, что все это не так уж сильно походило на предательство, на очередную часть заговора, в которой Воронцова снова оказалась не на нашей стороне — плевать. Еще по дороге, сидя на заднем сиденья такси, я не раз и не два задавал себе вопрос — а как бы поступил на моем месте дед?

И ответ находился только один. Единственный возможный и верный. Багратион не ошибся, назвав главу рода Горчаковых одним из умнейших людей всего дворянского сословия — и своего времени, и, пожалуй, нынешнего. Может, дед и сдал последние годы, и память порой его подводила. Но даже если и так, с ним и раньше